Сейчас Марьяна мечтала только об одном: сбросить с себя мокрую и отяжелевшую одежду, отпариться в горячей ванне, а потом поужинать и напиться чаю в теплом семейном кругу. Папа работал в ночную смену электромонтером в метрополитене, но его рабочий день начинался в одиннадцать вечера, а сейчас было только восемь. Это значило, что все будут в сборе, встретят ее приветствиями и расспросами, составят ей компанию за столом и будут весело делиться последними новостями под звуки маленького телевизора.

Марьяна отперла дверь своим ключом и скользнула в прихожую. Папа и мама сидели на кухне, о чем-то тихо переговариваясь, даже не услышали, как она вошла. Встречать ее выбежал только белый персидский кот Фунтик, уже старенький, почти глухой и подслеповатый на один глаз, но зато разделивший с семьей все тяготы переездов и прочих невзгод. Он хотел было притереться к ногам хозяйки, но девушка предусмотрительно отступила на шаг назад и наклонилась, чтобы погладить пушистика и слегка отстранить его в сторону.

– Куда ж ты суешься, дурачок? Не видишь, я вся мокрая?

Отец, наконец, услышал ее голос и вышел навстречу, а Марьяна включила свет и взглянула на себя в зеркало. Видок был ужасный…

– Ну и погодка там… К тому же зонтик сломался… Не знаю, как ты пойдешь… Обязательно надевай дождевик и резиновые сапоги, – болтала она, раздеваясь, не сразу обратив внимание на то, что папа не отвечает. – Что? Что-то случилось? – наконец подняла голову она, стянув с себя кроссовки вместе с промокшими насквозь носками.

Отец вздохнул.

– Последний анализ пришел не очень хороший…

– Но… как же так? Ведь говорили, что ей становится лучше…

– Не знаю… Кто их разберет, этих врачей… Вроде, еще какой-то препарат нужен… Она плохо переносит поддерживающий курс химии…

– И сколько на этот раз?

Отец снова вздохнул и махнул рукой.

– Лучше не спрашивай…

Марьяна кивнула, долго рылась в рюкзаке, наконец извлекла откуда-то со дна несколько крупных купюр и протянула отцу. Он некоторое время как-то отстраненно смотрел на деньги, потом нехотя взял.

– Сегодня повезло… – пояснила она. – Дали премию за успешные продажи… – Как и всегда, она покраснела, потому что врала. Никаких премий ей никогда не давали, а зарплата продавца-мерчендайзера была довольно жалкой. Девушка облизала губы и поспешила отвернуться. – Я только переоденусь, поздороваюсь с Настей, приму душ и приду к вам… – виновато добавила она, чтобы не продолжать этот диалог.

Она понятия не имела, догадывался ли о чем-то отец и задавал ли себе какие-нибудь неприятные вопросы насчет этих денег. Марьяна все-таки склонялась к тому, что нет. Он гордился ей, начал потихоньку на нее полагаться, мучился от того, что ей приходится сейчас работать, а не получать высшее образование… Поэтому тему предпочитали не поднимать. За все эти годы болезнь Насти редко когда давала им расслабиться. Ремиссии сменялись новыми обострениями, длительные курсы химиотерапии прерывались недолгими передышками, они начинали было обретать надежду, но болезнь неизменно возвращалась вновь. Оставалось только восхищаться терпением девочки, лучшие свои годы проводящей на больничной койке или в постели дома. Казалось, она ничуть не унывала. Стоило только отступить страшным приступам, она вновь становилась веселой оптимисткой, уверенной в завтрашнем дне, порхала по дому, училась дистанционно, готовила, гуляла, занималась обычными девичьими делами. Что бы они только делали, если бы не ее боевой дух и неиссякаемая надежда…

– Ну и что они там уже успели тебе наплести? – встретила она Марьяну вопросом с беспечной улыбкой вместо приветствия, когда та зашла в их общую комнату. – «Кошмар-кошмар! Она снова умирает!» Мне кажется, на эту тему уже можно писать комедию…       Младшая сестра полулежала на постели, упрямо скрестив на груди руки, но как всегда худенькая и бледная, с головой, обмотанной платком, чтобы скрыть отсутствие волос. Однако, на ее белом как мел лице сияли двумя огромными черными бриллиантами веселые необыкновенно живые и любопытные глаза и чуть теплилась лукавая улыбочка.