Ему вполне хватало приятных воспоминаний о девочке в белом платье, о звуках вальса и о поцелуях на верхней площадке черной лестницы в здании школы. И сила его была в том, что он не боялся признаться в этом. Толик, как всякий мастер своего дела, довольно охотно делился профессиональными секретами с начинающими, наперед зная, что использовать их они не смогут, а значит, настоящей конкуренции ему не составят.

– Можешь порадовать заказчика, – бросил он в трубку.

– Отлично, – лениво ответил Боцман, – приезжайте к нам.

Когда белый «Ситроен» свернул в узкий проезд, ведущий к пятиэтажному, времен Хрущева дому, Толик, не моргнув глазом, серьезно сказал:

– Ребята, вы, конечно же, никаких денег в машине не видели…

– Да… – неуверенно ответил любитель игры в карты.

– А ты чего молчишь?

– Я вообще не понимаю, о чем идет речь.

– Да? – Толик чуть заметно усмехнулся.

– Конечно, только в том случае, если часть этих денег останется у меня.

– Никогда не проси у того, кто сильнее тебя. Бабки раскинем позже и по справедливости.

– Так поровну или по справедливости? – засмеялся более понятливый из молодых бандитов.

– Поровну никогда не бывает по справедливости.

– Это ты верно подметил. Но чтобы чувствовать себя спокойно, я всегда обижаю самого дорогого мне человека – себя. Разделим поровну. – И вновь ни улыбки, ни злости на лице Толика не было.

Боцман встретил их так же, как и предыдущую троицу – открыл двери прежде, чем раздался звонок. Ему даже на мгновение показалось, что это входят не его приятели, а те, нанятые в Москве киллеры. Хотя он твердо знал, если Толик сказал, что все в порядке, значит, той троицы среди живых днем с огнем не разыщешь.

На этот раз Боцман опростоволосился, Толик успел сесть на диван раньше него, а наглости согнать его не хватило. Не спеша, но и не смакуя детали, словно описывал обыкновенный технологический процесс, Толик пересказал все произошедшее на дороге. Сделав это, руками аккуратно пригладил короткие седые волосы и чуть заметно подмигнул молодым, мол, все приходит с опытом – и умение действовать, и умение говорить; есть мужики и есть пацаны, и ничего обидного в таком делении не существует, закон природы, против него не попрешь.

– Толик, с ними деньги были.

– Деньги? – бандит удивленно вскинул брови.

– Да. И ты это знал.

– Откуда? Ты мне, что ли, об этом сказал? А у них спрашивать времени не было.

– Ты что, не обыскивал их?

– Мне времени своего было жалко, да и зачем мне чужие деньги? Ребята, вам чужие деньги нужны?

– Толик, брось дурить, я же тебя знаю, ты своего никогда не упустишь.

– Ну, если ты меня знаешь, то зачем тогда спрашиваешь? Боцман, не будь дураком, я тебя им не считаю, и ты меня, пожалуйста, за идиота не держи.

– Ты хочешь сказать, деньги в машине сгорели?

– Это не я сказал, а ты. Я только свою работу выполнил, а инкассатором ни к кому не нанимался.

Боцман, зло сопя, смотрел в глаза Толику. Ни один, ни другой бандит не моргали, словно играли в детскую игру «гляделки» – кто кого пересмотрит. Первым не выдержал Боцман. Его веки дрогнули, а затем он часто-часто заморгал и принялся тереть глаза большими кулаками.

– Тебе со мной играть – лишняя трата времени. Я в школе всех в классе пересмотрел – и мальчишек, и девчонок. А потом принялся с учителями играть. Они урок объясняют, а я им в глаза смотрю.

– Ну, и как, получалось?

– Отлично, – усмехнулся Толик, – все подчистую проигрывали. Лишь только директор один на мой гипнотический взгляд не поддавался.

– Наверное, сильный мужик был?

– Я тоже так думал, – покачал головой Толик, – но потом выяснилось, у него зрение немногим лучше, чем у крота. Да и дураком он был полным, мыслей не то, что у тебя – их у тебя полная голова, – а у него ни одной в мозгу не было. Потому и не отводил взгляд, что не видел и думать не умел. Еще вопросы. Боцман, есть?