Естественно, некоторые, с позволения сказать «авторы» древних списков, преследовали свои меркантильные интересы, ведь после войны с Наполеоном в русском обществе возник неподдельный интерес к своим корням, прошлому страны. Вследствие этого тут же возникла мода на собирательство подобных древних литературных памятников, но их было мало, вот на помощь и поспешили умельцы. В XVIII – XIX столетиях было изготовлено сотни подделок, и даже откровенных фальшивок.

Здесь надо особо отметить, что не все фальсификаторы искали выгоды, некоторые просто старались привлечь внимание к народному творчеству, национальному наследию. В результате, полностью офранцузившееся русское высшее общество неожиданно для себя узнало, что история Руси ни в чём не уступает той же Франции.

Архивист В. П. Козлов, в XX столетии внимательнейшим образом изучив около ста семидесяти подобных документов, в своей книге «Тайны фальсификации» написал об одном таком патриоте, И. П. Сахарове, бывшего не только врачом по профессии, но и этнографом и историком Тульского края, оставившего глубокий след в русской истории первой половины XIX века.

«Сахаровские подделки оказались в конечном итоге продуктом официальной идеологии эпохи их создания. Они отвечали официальному толкованию идеи народности прежде всего как одного из общественных устоев николаевской России. Идеализация старины, поиски в ней не существовавших образцов истинно народного характера, образа мыслей, обычаев были благодатной почвой для подделок Сахарова. Оружие знания вольно или невольно он направил против самого знания».1

Ночной гость припомнил копии древних летописей выставленных на очередной витрине и подумал, что не всегда народная мудрость верна. Хотя бы взять пословицу: «Что написано пером, того не вырубишь топором». Зачем вырубать, когда можно просто-напросто вырвать ненужную страницу и вклеить новую, вот тогда чистое окно в историю будет туманным и мутным, а может и вообще закрыться навеки, но об этом даже никто и не догадается. И пускай, потом историки мучаются, анализируют, домысливают, придумывают, собирая мозаику из разноречивых фактов. Может они когда-нибудь, и приблизятся к истине. Но всё равно прошлое будет полно тайн и загадок, и на эти вопросы найти достоверные ответы будет ох как непросто.

Потом Ночной Директор вспомнил, как в первый раз пришёл в окружной архив. Дело было зимой, поэтому неказистое здание последнего приюта документов еле виднелось из-за сугробов и небольших деревьев, окружающих домик. Морозный воздух блеклым серым туманом скрывал горизонт, было трудно дышать. Но внутри помещения было тепло, сухо и, главное, уютно. Особенно это чувствовалось после насквозь промёрзшей улицы. И ощущалось ещё нечто, почти неуловимое для человеческих чувств, что трудно передать словами. Нет. Не вездесущая пыль и запах бумаг. Здесь было что-то иное. Только много позже он всё-таки понял, что это было. В этих стенах было сконцентрировано само время, здесь лежала история, сжатая между картонных обложек папок, и перевязанное обыкновенным шпагатом. Он ещё тогда с усмешкой подумал:

– Наверное, чтобы история не сбежала, не вырвалась на волю, а то таких дел натворить сможет, что придётся долго расхлёбывать.

К тому же и само здание архива овеяно легендой. Почему-то долгое время считалось, что окружное документохранилище въехало в прачечную, оставшуюся со времён 501-й стройки. Но потом сами же архивисты выяснили, что здесь изначально располагался архив этой печально знаменитой гулаговской стройки.

Ночной человек тряхнул головой, отгоняя непрошеные воспоминания и мысли, ещё раз насухо протёр очки и пошёл в обход музейных владений, где хранились следы эпох и событий.