Что я человек неверный и безответственный, неблагодарный и эгоистичный. Злопамятный, по-мелкому обидчивый, но сам не упускаю случая задеть, уколоть, обсмеять – низачем, нипочему, просто так.
Что я не умею любить. Умею только говорить сладкие слова и дарить сиюминутные ласки. И люблю получать ласки и слушать сладкие слова.
Что я на самом деле не добрый и не щедрый, как мне самому кажется, а просто равнодушный. Если я что-нибудь с легкостью отдаю, какую-нибудь вещь, книгу – да, такое бывает! – то не потому, что я такой бескорыстный.
Не потому, что я хочу помочь или доставить радость, а потому что мне самому это отдаваемое ни чуточки не дорого. Потому что мне наплевать, мне всё равно.
И так далее, и так далее.
И я с тоской понимаю, что эта строгая дама права, в общем-то. Вернее, так – мне нечего ей возразить, потому что она все равно меня переспорит. А еще вернее – мне не хочется с ней спорить, мне это безразлично, мне всё равно… А значит, я на самом деле равнодушный, а именно это она и говорила. В общем, что и требовалось доказать. О, господи!
И тут она добавляет, что я бездельник.
– Бездельник?
– Да, да, бездельник. Если бы не твое (она со мной на «ты») безделье, ты бы даже со своими скромными способностями написал десять, пятнадцать, двадцать серьезных книг! Где эти книги? Ты не желаешь трудиться! Ты, когда жена уходит на работу, ты тут же хватаешь чашку сладкого чая, кусок хлеба с маслом и до обеда читаешь Чехова – в тысячный раз.
– А вы откуда знаете?
– Я все про тебя знаю, – говорит она. – До последней капельки.
Кто она? Какое она право имеет? Откуда знает? Я просто задыхаюсь от возмущения.
Второй сон. Реклама
Читаю объявление в газете: «Секрет вашего успеха-в вашем IQ. Уникальное предложение: услуги по быстрому и надежному повышению IQ! Результат в день обращения!»
Третий сон. Языки
Разговариваю с Олей по-русски и по-английски, попеременно.
Она меняется в зависимости от языка.
То на ней кофточка и юбка в мелкий цветочек в стиле Laura Ashley (деревенско-провинциально-старомодный стиль, рюшечки и кружавчики, «веселенький ситчик») – когда по-английски.
То просто закутана в одеяло – когда по-русски.
А на столе лежит бисерная салфетка, очень яркая.
У шкафа
Переодеваюсь, меняю одежду, но ничего интересного.
То не та рубашка, то не тот пиджак, галстук…
Думаю, как лучше – серый пиджак и черные брюки, или черный пиджак и джинсы, или светлые брюки, или просто без затей – костюм. Но тогда какая рубашка, и еще – с галстуком или без. Когда без галстука, то воротник слишком торчит, выбивается из-за ворота пиджака, ездит туда-сюда. А с галстуком – слишком пошло. И вот так – очень долго. Устал ужасно.
Иван Ильич
Как будто со стороны наблюдаю что-то похожее на инсценировку русской классики.
Но именно «со стороны», а не из зрительного зала. И не просто кусок старинной жизни, в котором я принимаю участие. Нет, именно наблюдаю.
Женщины в длинных платьях. Седобородый мужчина.
Он хворает, но не хочет ложиться в постель, не хочет звать докторов. Потом всё-таки приходит доктор, тоже по-старинному одетый, в сюртуке. Вообще всё кругом темно-коричневое, только белым сияют манжеты.
Женщины шепчутся с доктором, мужчина вопросительно и жалобно смотрит на них.
У меня в голове одна мысль: «Вот сейчас я догадаюсь, что это такое. Сейчас я пойму, что это за сцены, откуда, из какого произведения. Но только бы не «Смерть Ивана Ильича»! Только бы не «Смерть Ивана Ильича»!»
Несколько раз у меня в ушах звучит это название.
Так и осталось непонятно, что это такое. Но у меня остается надежда, что это – другое, не то, не самое страшное.