Не дышат, сердца не бьются.

Только вот двигаются и стараются освободиться.

Действительно, впору в штаны класть…

Когда мы выходим за дверь, и замок щелкает, я чувствую, словно гора с плеч… И – выходил я спиной вперед, вертя головой на 360 градусов…

– Это вы правильно головой вертите – замечает Сан Саныч. – Теперь так всегда делать придется. Привыкайте.

Возвращаемся в кабинет начмеда. Сан Саныч с оханьем плюхается на диванчик. Переводит дух. Ему заметно хуже. Пот с него градом катит. И одышка.

– Теперь спрашивайте, что хотели.

– Почему вы считаете, что дела пойдут по худшему сценарию?

– Не только начмед звонила. Я тоже звонил. Считаю, что ситуация катастрофична и меняется в худшую сторону стремительно: один мертвяк – и поликлиники нет.

И с десяток инфицированных разбежались. Придут домой, врежут дуба – и обернутся… Здравствуйте, девушки!

В ФСБ вежливо проигнорировали. В Смольном попросили не хулиганить. А в нашем отделении милиции, наоборот: у них с ночи лиса полярная пришла. В Комитете здравоохренения никого из начальства нет, и никто ничего не знает и знать не хочет. Из соседей только стоматологи отозвались – их главный прибегал, смотрел. В райздрав я все доложил, но не уверен, что восприняли правильно. И все.

Тут надо очень жестко и круто действовать. Не вязать, как мы тут корячились, а вышибать мозги. Мне пришлось топором пожарным махать. Пациентам по головам стучать – знаете, не сразу получилось. Так вот – они вроде бы не чувствуют боль. Могут на сломанной ноге ковылять. Дыра в грудной клетке совершенно им не мешает. Выпущенные кишки – совершенно не влияют. А вот при разрушении головного мозга – упокаиваются окончательно. Нет, вы так не смотрите – топор я вам не дам. Он весь в кровище, а я не знаю, когда у их крови контагиозность истекает. Это вам завтра, скорее, Валентина скажет.

Сан Саныч говорит торопясь – видно, что старается успеть сказать как можно больше. А речь стала невнятной, заметно невнятной. Нет, понять можно без проблем, но еще когда я пришел – дикция у него была отличной. А сейчас уже мямлит.

– Если обращаются все покойники, то считайте сами – за день помирает пара сотен петербуржских жителей. А что такое геометрическая прогрессия – сами знаете. Ну, притча про султана, захотевшего вознаградить изобретателя шахмат: на первую клеточку одну монетку, на другую – две, и так далее… А тут еще, похоже, что те же крысы и хомяки заражаются на раз – Валя мне звонила… Сколько в Питере дохнет крыс в день? Будут ли они нападать? А собаки? Кошки?

Правда, это была единственная новость, которая меня порадовала, хоть это и нелепо звучит. Я боялся, что это – например, генетическое оружие. И что мы тут будем вымирать, а потом придут свеженькие европейские цивилизаторы и дезинфицируют пространство, наконец-то. А похоже, что всем будет капут…

Короче, войск на улице нет. И в ближайшие дни – не будет. А когда соберутся – будет поздно. Совсем поздно. Но вы постарайтесь выжить. Я сейчас прилягу, устал я… А вы через полчасика позвоните – у Валентины уже будут первые результаты. В регистратуре телефон – обзвоните всех, кто вам дорог, предупреждайте. Не бойтесь показаться смешным. На это – плевать…

Сан Саныч мешком валится плашмя. Переводит дух… Бормочет:

– Куртка у вас легковата… Возьмите вон ватник – от сторожей взял. Он чистый… Ну, идите…

Беру ватник, встаю. Он приоткрывает глаза. Смотрим друг на друга.

– Думаете, я геройствую? Нет, я посмотрел – от этой заразы умирают тихо и спокойно. Без агонии. А так – страшно, конечно. Но куда ж деваться… Сам родился, сам и помру.