Мэтт незаметно привел себя в порядок. Иногда он даже был рад, что у него такая жена. Он проводил ее взглядом до дверей гостиной, с удовольствием отметив, что все при ней: тонкая талия, точеные ножки, шикарная походка. В общем, старая кошелка еще вполне хоть куда.

– А ты что, решил остаться дома? Я-то думал, ты уже давным-давно усвистал, – сказал Мэтт и не сразу понял, что на лице Энтони сегодня нет привычной заговорщицкой ухмылки.

– Шейн подвез меня домой после футбола.

– Ну, тебе повезло.

– Я видел твой минивэн у дома Терезы Диллон.

– И что? – слегка замявшись, бросил Мэтт.

– А то. Ты ведь знаешь, я не идиот. Да и мама тоже, хотя она иногда и косит под дурочку.

Благодушное настроение Мэтта моментально испарилось.

– Понятия не имею, о чем ты, – с напускной небрежностью ответил он.

– Вот и хорошо.

– Ты что, меня в чем-то обвиняешь?

– Ты сказал маме, что приедешь на похороны сразу после стройбазы. А база совсем в другой стороне, в четырнадцати километрах отсюда.

Ну и дела, подумал Мэтт. И его злость сменилась чем-то вроде гордости, что у него такой смышленый мальчонка, который, кстати, не боится своего отца. Парень-то, оказывается, с характером.

– Слушай сюда, инспектор Клузо недоделанный. Я заехал к Терезе, так как она позвонила и попросила срочно дать ей расценки на новые окна для дома, а вообще не суй свой нос в чужой вопрос.

Энтони ничего не ответил. Он просто стоял и смотрел, и Мэтт по его глазам сразу понял: тот ему не верит. На мальчике была дурацкая вязаная шапка, натянутая до бровей.

– А после ее звонка я решил, что на стройбазе нет ничего такого, за чем я не мог бы заехать завтра, – добавил Мэтт, но Энтони продолжал мрачно смотреть в пол. – Неужто ты и впрямь думаешь, будто я могу поступить так с твоей матерью? После всего, что она сделала для нашей семьи и этого старика?

Похоже, ему удалось пронять сына – в глазах мальчика промелькнула растерянность. Мэтт действовал чисто инстинктивно, руководствуясь принципом никогда не признаваться, никогда не оправдываться, который, видит бог, не раз выручал его из беды.

– Ну, я не знаю.

– Вот то-то же. А в следующий раз сперва думай, а потом говори. – Ага, похоже, он опять победил. – И вообще, ты слишком много времени проводишь в деревне. Я уже сказал твоей матери, что нечего тебе болтаться без дела, – хлопнув себя по лбу, произнес Мэтт. – У людей в нашей округе ничегошеньки в жизни не происходит, вот они и дают волю воображению, выдумывая всякие бредни. Черт возьми, ты сам-то слышишь, что говоришь? Ты ничуть не лучше этих деревенских старух.

– Я уже видел ее с тобой, забыл, что ли? – огрызнулся Энтони.

– И что? По-твоему, мне теперь и пофлиртовать ни с кем нельзя, так? Просто поболтать с хорошенькой женщиной? Мне теперь что, вечно ходить, опустив глаза, чтобы, упаси боже, не встретиться с кем-нибудь взглядом, да? Может, попросить миссис Линнет сшить мне паранджу? – (Энтони молча покачал головой.) – Послушай, сынок, даже если тебе сейчас и шестнадцать, придется все же немножко подрасти. И если ты думаешь, что твоей маме понравится иметь мужа подкаблучника, значит ты ничего в жизни не смыслишь. А теперь иди и постарайся найти более достойное занятие, чем строить из себя мисс Марпл. И подстриги, наконец, свои чертовы волосы!

Мэтт хлопнул за собой дверью, а Энтони остался сидеть, сгорбившись от унижения.

Тем временем за окном сгустились сумерки, а затем и вовсе стемнело, ночь накрыла все вокруг плотным покрывалом, включая и дом, и лес, и поля. Однако скорбящие в ярко освещенной гостиной Лоры Маккарти явно не выказывали особого желания уходить. Правда, особого желания скорбеть они тоже не выказывали. И по мере продолжения возлияний рассказы о Сэмюеле Поттисворте становились все менее почтительными, пока наконец разговор не перешел на столь пикантные темы, как посеревшие от грязи шерстяные штаны покойного, которые тот не снимал даже летом, и непристойные предложения, что он делал навещавшей его хорошенькой медсестричке.