– Да все просто, – захохотал Шагунов. Для него в жизни вообще все было просто. – Вчера я пошел в наш «Букинист». Копаюсь в отделе оккультных наук, одну книжку себе приглядел… Дорогая, правда. Стою, думаю, где бы раздобыть деньги. А главное, – сам себя перебил Илька, – народу никого в магазине нет. Вообще ни души, я да продавец.

– Нормальные люди в такие магазины не ходят, – не преминул ввернуть слово Сашка. К печатному слову он питал вполне объяснимую для шестого класса неприязнь.

– Я не о том, – махнул в его сторону рукой Шагунов. – Не было никого. И тут я слышу: продавец с кем-то разговаривает. Я даже поначалу и внимания не обратил – говорят и говорят. Люди постоянно о чем-то говорят. А потом понял, что не с кем продавцу вроде бы разговаривать. Нет никого в магазине!

– Другой продавец из кладовки вышел, – предположил Левка.

– Я же говорю! – с азартом стал объяснять Илька. – Никто никуда не ходил! А тут мужик какой-то стоит, высокий, худой, седой весь, и так вкрадчиво что-то продавцу втолковывает. А сам руку в кармане держит, словно хочет что-то достать, но не решается. Я и не заметил, как подслушивать стал. Честное слово!

– Не заметил он, – фыркнул Квасников. – Небось сзади подкрался.

– Я даже выйти из магазина хотел! – Для убедительности Шагунов ударил себя кулаком в грудь. – И тут вдруг они про какой-то пергамент заговорили.

– Про что? – нахмурился Сашка.

– Это бумага такая, на ней моя бабушка пироги печет. – Проявил свою осведомленность Сидоров.

– Никакая это не бумага! – накинулся на него Илька. – Я потом специально в словаре Ожегова прочитал.

– Где? – Сашка начинал злиться. Он не любил, когда Шагунов при нем показывал свою повышенную осведомленность в тех вещах, в которых Квасников абсолютно не разбирался.

– Книжка есть такая. – Ильке сейчас было не до Сашкиных обид. – В ней все слова объяснены. Там написано, что «пергамент» – это специально обработанная кожа животных. И что на ней еще писать можно. И…

– Дальше, – мрачно произнес Сашка, демонстративно отворачиваясь.

– Я и говорю. – Шагунов повернулся к внимательно слушающему Сидорову. – Эти двое разговаривали о каком-то мужике. Что он, мол, был страшно богат, что умер недавно, что наследников набежала тьма, что теперь в магазинах станут интересные вещи появляться. Умерший, оказывается, был коллекционером, разные штуки интересные собирал. Тут мужик этот около прилавка всхлипывать начал, вроде как жалко покойника. Полез в карман за платком и обронил что-то, очень похожее на салфетку.

– А ты и поднял, – сокрушенно покачал головой Квасников. – Брать чужое нехорошо.

– Да погоди ты! – снова замахал на него руками Илька. – Не простая это была тряпка!

– И снесла курочка яичко, – противным голосом проблеял Сашка. – Да не простое, а золотое. Шагунчик, у тебя совсем с головой плохо?

– Это у тебя сейчас с головой будет плохо! – разозлился Илька.

Что может тощий Шагунов сделать высокому плечистому Квасникову, было непонятно.

– Досказывай давай! – прервал начинающийся спор Левка. – Долго нам еще здесь торчать?

– Я никого не держу! – отрезал Шагунов. – Это не простая тряпка! – Он потряс зажатым в кулак пергаментом. – Это живая вода!

Квасников прыснул.

– Она кого угодно оживить может! – не сдавался Илька. – Нужно слово написать и в карман положить. Тебя любая кукла слушаться будет. Как произнесешь то слово, что на пергаменте написал, – все, хоть на край света пойдет.

Илька сунул пергамент обратно в карман кукле и строго приказал:

– Крвыч! Встань на голову.

Кукла ожила, зашевелилась. В воздухе качнулись ноги в белых ботиночках. Раз, другой… На стол упала записка. Уля с грохотом свалилась на пол.