Шаги гулко отдавались в полутёмном подвале банковского хранилища. Мужчина с серебряным кейсом в руке открыл ключом индивидуальную банковскую ячейку сейфа и выложил содержимое тёмного нутра железного ящика в свой кейс. Тугие пачки стодолларовых купюр ровным слоем заполнили содержимое кейса.

– Ну вот, – удовлетворённо хмыкнул мужчина. – Теперь мы посмотрим, кто кого.

Оперативное совещание у начальника налоговой милиции Степанченко Георгия Романовича подходило к концу.

– Поэтому примите все к сведению, – подытожил Степанченко. – Наша задача – пополнение бюджета любыми средствами. У нас есть план, доведите его до всех оперативных уполномоченных: доначислять безжалостно. За любую провинность. Есть ли умысел, или просто ошибка – не наше дело. У всех у них по два высших образования, – пусть считают правильно. Без штрафного акта пусть не возвращаются. Всё. Работайте. Миронец, останьтесь.

Наш недавний «герой», который так удачно «задержал» Эдуарда, остановился в дверях.

– Ну, что у тебя с этим наглецом? Нашел что-нибудь?

– Документы изъяты, банковский счет заблокировали, банковский сейф опечатали. Обыск ничего не дал. Везде пусто. И в банковском сейфе, кстати, тоже.

– Не может быть! Ну где-то у него же бабки есть? Он же обналичил полмиллиона долларов.

– Он все отрицает. Деньги перечислил в благотворительный фонд, есть платежка. Ни о каком переводе за границу валюты со счета фонда понятия не имеет, ничего не знает. Никаких товаров у фонда не получал и на фирму не приходовал. Ни НДС, ни налога на прибыль с этой операции нет.

– Но ведь встречная проверка показала, что на фонд он перечислил под какой-то договор, и деньги ушли за границу.

– Пока разбираемся. Что-нибудь найдем.

Степанченко с живостью в голосе спросил:

– А ты его держишь в КПЗ? Слышал, оформил по двести двадцать девятой?

– Был такой грех. Пусть посидит немного, остынет, а за это время сто сорок восьмая подоспеет. Будет целый букет.

– Хорошо, действуй. Это дело у меня на контроле. Мобилизация в бюджет такой суммы – наша прямая обязанность.

За год семейной жизни Марина как-то отвыкла от родительской квартиры, где она прожила почти 17 лет. Родителей старалась чаще приглашать к себе, с гордостью показывая белую спальню, будуар, кабинет, гостиную, обставленные согласно ее собственным желаниям и вкусам. Эдуард с радостью обживал изысканный уют, который создавала Марина в их квартире. Поэтому обстановка родительского дома, действовала на нее удручающе, тем более, разговор, который завели с ней родители, не предвещал ничего хорошего

– Позор, до чего докатились! Обыск у моей дочери! – гневно восклицал отец, в раздражении ходя туда-сюда по квартире. – Все соседи, наверное, сбежались! Как теперь им в глаза смотреть?

– Ну и что? – возразила Марина. – Подумаешь, обыск! Ведь ничего не нашли. Перерыли все мое белье. Натоптали по коврам в обуви. А «понятые» – торговки с соседнего магазина. Шарили глазами, что, где и как. Противно смотреть было на их завистливые рожи.

– Ну, а как ты теперь будешь жить, если его посадят? – вставила мама. – Работать пойдешь?

– Пойду!

– Ты же ничего не умеешь. Он держит тебя в золоченой клетке. Ни профессии, ни диплома!

– Мне сейчас не до этого. Потом выучусь. Сейчас только деньги плати, и любой диплом можно получить.

– Все у тебя просто, – перебил женщин отец – У него какая статья? С конфискацией? И квартиру заберут, и все имущество, и останешься одна, – ни кола, ни двора.

– Надо разводиться, тогда половина имущества твоя. Ты молода. Кого-нибудь еще найдешь, вставила свои «пять копеек» мать.

– Мама, да ты что! – вспыхнула Марина. – Он моя судьба, и я разделю ее, какой бы она ни была. Я его люблю, понимаешь!