Он словно заколдовал меня черными глазами. Меня будто невидимой нитью к нему тянуло.
Преступник сказал, что я похожа на его любимую. Только это сдерживает клинок, только это позволяет мне жить.
Тонкое лезвие, что касалось моей кожи, и схожесть с той, другой, девушкой – мой залог. Шанс.
Вот бы стащить необычный ножик и осмелиться перерезать горло врагу.
Меня пробило другой мыслью, как током в двести двадцать.
А если утром убийца поймет, что я не та, кого он ищет? Убьет ведь! Задушит, на кусочки порежет и прикопает в лесу.
Я спрятала испуганные глаза за ресницами и немного повернула плечо. Малышка больно вцепилась тонкими пальцами за грудь, отчего я ахнула и подобралась.
Снова столкнулась с черной бездной глаз.
Мужчина ждал, а я искала варианты, как избежать неизбежное.
Чтобы расслабиться и успокоиться, покачала хныкающую Дару, заглянула в широко распахнутые глазки и запела севшим голосом:
– Ты спи, а я спою тебе,
Как хорошо там на небе,
Как нас с тобою серый кот
В санках на месяц увезёт,
В санках на месяц увезёт,
В санках на месяц увезёт.
Краем глаза заметила, как сверкнул огонёк. Дьявольски алый отблеск в глазах мужчины. Между пальцев он сжимал сигарету. Втянув воздух так, что огонёк разгорелся сильнее, убрал зажигалку в карман и выпрямился. Его внимание окутывало меня удушающим одеялом, окружало кружевной вязью дыма, проникало в ноздри тонким ароматом дорогих сигарет. Запах пробуждал странные ощущения в груди, будоражил и учащал пульс, заставлял сдерживать дыхание и прятать эмоции.
Они не мои!
Я знала, что чудовище ни на мгновение не выпускает меня из виду, разглядывает и ждёт. Неужели дал время отдохнуть? Но при этом и не подумал выйти из комнаты. Присел на подоконник и, выдыхая дым в распахнутую форточку, косился на меня.
Выжидает, как хищник. Не отступит.
И приказ не заставил себя ждать:
– Ребёнок спит. Раздевайся.
– Не. Хо-чу, – сказала я четко, стрельнув в него ненавистью, и отвернулась. Переложила Дару поудобней, укрыла ее и сама закрутилась в одеяло. Сжала губы до боли, чтобы мужчина не услышал предательское возбужденное дыхание.
Сначала в ушах стучала гулкая тишина, а потом мир перевернулся вверх ногами. Гад взвалил меня на плечо и куда-то понёс! Я колотила ногами, пыталась вырваться, но не кричала, чтобы не разбудить Дару, а потом неожиданно обрела свободу…
Секунда свободного падения, и несильный, но чувствительный удар в бок.
Бросил меня?
Выбралась из одеяла и тут же сощурилась от стрельнувшего в глаза яркого света.
Пока моргала, пытаясь привыкнуть, услышала треск рвущейся ткани, и по коже заскользили сухие теплые руки.
Я ловила чужие пальцы, отбивала ладони, ерзала и вертелась ужом, но бесполезно.
– Ты ещё не забыла, Тэкэра, – раздирая на мне одежду, легко преодолевая моё сопротивление, проговорил мужчина, – как меня возбуждает твоё неповиновение? Дразнишь?
Он вжался в меня, а я затихла. Задышала часто-часто. Грудь толкалась вверх и касалась каменной груди урода. И я слышала, как гудит-стучит под ребрами черное сердце.
Бедром ощутила напряжённую мужскую плоть и, не долго думая, дернула ногой со всей дури и едва не завыла от боли, пронзившей колено. Так тебе, мерзавец! Жаль, что лишь раз попала, после чего оказалась скрученная сильными руками, придавлена к постели еще сильней. От напора захрустели кости.
– Ши-и-ин! (с японского «умри» – примечание автора) – прошипел в лицо мужчина, вмял меня в кровать и сжал руками горло.
Я выгнулась, засучила ногами, пытаясь снова его ударить, но была скована, будто на меня рухнула гранитная плита.
Пальцы вмиг похолодели, я со всех сил вцепилась в клетчатую рубашку. Мягкая ткань заскрипела, и слабость заставила меня отпустить. Руки упали вниз, как плети.