Забежав в проход, который ведет в сад Алекса, я почти добираюсь до двери в бассейн, но вдруг обо что-то запинаюсь и падаю. Хочу подняться, но натыкаюсь на что-то влажное и горячее и слышу тихое:

– Сашка…

– Мирон, – шиплю я, не встаю и пытаюсь рассмотреть однакашника по приюту. Он лежит и на белой футболке темнеет пятно. Такое же расползается по моей руке. – Что случилось?

– Не спрашивай, просто помоги… Не говори своему… Сашка…

Я тут же подрываюсь, наказываю:

– Лежи здесь.

– Саша! – зовет меня Алекс, и, кажется, я на миг даже забыла увиденное. Алекса. Его женщину. Их совокупление. Все сознание занял Мирон с его раной, и мне нужно срочно ему помочь.

Аптечка, мне нужна аптечка. И я помню, что видела ее в ванной. Бегу туда, на второй этаж, даже не заметив, как проскакала по лестнице, и запираюсь в ванной. Быстро смываю с рук кровь, и уже хочу достать аптечку, как дверь с треском открывается. Мой крик от испуга тут же заменяют губами, твердыми и холодными. И я от шока даже говорить не могу. Наверное, потому что меньше всего я мечтала, чтобы мой поцелуй был таким. На адреналине. Я вяло отвечаю, скашивая взгляд на незакрытый шкаф, где мелькает аптечка.

– Сашка, Сашка. То, что ты видела, ненастоящее, – шепчет Алекс, прервав поцелуй и обнимая меня руками. Я слышу, как часто бьется сердце, хочу прочувствовать этот момент единения как можно лучше. Но голова занята Мироном, которому плохо.

– Я понимаю…

– Правда? Ты, наверное, испугалась, моя хорошая? – говорит Алекс, и я поджимаю губы, боже, какие приятные слова, но почему мне тошно их слышать.

– Испугалась, Алекс. Вот и забежала сюда. Мне надо побыть одной. Ты не против?

– Нет, нет. Конечно. Только дверь не запирай. Ты не должна ничего с собой сделать.

Вот еще. Заняться мне что ли нечем?

– Конечно, Алекс, – улыбаюсь как можно мягче, рукой провожу по бритой щеке. – Я просто умоюсь, жди меня в кабинете. Я принесу нам кофе. Мой кофе ты же сможешь выдержать.

– Все что угодно…

Он уходит, а я пошатываюсь от волны его эмоций. И почему я думала, что не нравлюсь ему? Я выглядываю за дверь и, убедившись, что Алекс скрылся в ванной, хватаю аптечку и бегу в сад.

– Тебя только за смертью посылать, – слышу хрип в темноте и беру в рот фонарик, который оказался в аптечке. Свечу Мирону в глаза и тот закрывает их рукой.

Я рассматриваю пятно на футболке и сразу берусь за концы, чтобы ее снять.

– Полегче, мы еще плохо знаем друг друга, – шутит сквозь боль Мирон, но мой холодный взгляд остужает его пыл.

Нет, я не врач, и даже медсестрой стать никогда не планировала. Просто нормальной медицинской помощи у нас в приюте было не дождаться и элементарные раны приходилось латать самим. Я как-то их избегала, а вот Митька нет.

На плоском животе Мирона виднеется рана и я предупредительно стреляю в Мирона взглядом и принимаюсь ее обрабатывать.

Он шипит, сквозь сжатые зубы, но терпит. Рана не глубокая, но шрам останется. Особенно, если нож, которым она нанесена был ржавым. Перекись, зеленка, ватный диск и широкий пластырь.

Выплевываю фонарик себе в руку и деловито спрашиваю:

– Еще есть порезы.

– Да, но там я сам.

– Мирон, если бы ты мог справиться сам, тебя бы здесь не было. Где?

– С другой стороны, только ниже, – говорит он и смотрит прямо мне в глаза. Я свои опускаю, осознавая о каком «ниже» идет речь. Но сейчас я врач, так что его пипирка меня не волнует.

Ясно?

– Кто-то хотел тебя кастрировать? – спрашиваю перед тем, как всунуть небольшой фонарик в рот и приняться за работу. Он расстегивает ремень на джинсах, а я невольно смотрю по сторонам. Не хотелось бы, чтобы Алекс меня увидел. Все-таки ситуация не из самых приличных.