Не помогал свитер и теперь. Мать боялась за жизнь Гринченко, а сегодня неожиданно умерла девочка, недавно доставленная в больницу из дальней деревни.

Отец ходит по комнате на цыпочках, ворошит пятерней волосы, пробует сердиться, но осторожно – как бы не осердилась в ответ мать.

– Ты же не могла знать, что у такой маленькой окажется больное сердце.

– Должна знать. Не проверила.

– Но у нее же воспаление легких!

– Тем более обязана снять кардиограмму.

Климовна вздохнула:

– Охо-хо! Одна у всех голова и та на ниточке.

Дюшка помаялся, помаялся и не выдержал, подлез к матери под руку, заглянул в запавшие глаза:

– Мам, а я виноват?

– Ты?.. В чем?

– Ты, наверное, много обо мне думала?

Мать отвела глаза.

– Нет, сынок, ты нисколько не виноват.

Дюшка, не зная, чем еще помочь, решился сказать:

– Мам, эта девочка, может, не насовсем умерла.

Мать легонько отстранила Дюшку:

– Иди, сынок, зачем тебе думать о смерти.

Отец перестал ходить взад и вперед, насторожился.

А Климовна вздохнула:

– Господи! Господи! Где уж не насовсем. Ныне в Царствие Небесное даже мы, старые, не верим.

– Мам, девчонка ожить еще может когда-нибудь.

– Такого не бывает, сынок.

– Мам, для этого надо знать только, что Вселенная бесконечна. Если бесконечна, то обязательно… И ты, и я, и все, и девочка.

– Что за чушь? – громыхнул стулом отец. – Кто тебе напел это?

Если б отец спросил иначе, Дюшка, наверное, и открыл кто. Левка Гайзер не сказал, что это секрет. Но «чушь», но «напел», и стул пнул, и голос сердитый. Э-э, нет, Дюшка не собирается подводить Левку.

– Никто. Я сам.

– Сам ты не мог.

Мать вступилась за Дюшку:

– А я бы сама с охотой поверила, что от смерти есть лазейка. С охотой, если б могла.

– Как ты можешь так говорить: ты же врач, ты же соприкасаешься с наукой ежедневно!

– Потому и говорю, что едва ли не ежедневно сталкиваюсь с бессилием своей науки, и уж если не каждый день, то часто… Как вот сегодня – со смертью. Бессмысленной. Равнодушной. Если б поверить – есть лазейка в бессмертие!

– И что? Помогло бы твое «поверить» бороться со смертью?

– Нет. Но мне самой было бы тогда куда легче.

– Так в чем же дело? Возьми да поверь. К твоим услугам даже старые рецепты: райские кущи, нетленные души, ангелы-серафимы и прочая белиберда.

– Слишком старые рецепты, наивные – вот беда. Не могу поверить.

– Меня лично смерть не пугает! Сколько мне там отпущено природой – шестьдесят, семьдесят, больше лет? Они для меня только и важны. Уж их-то я постараюсь использовать. Я за свое время успею наследить на земле. А смерть придет – что ж… Потусторонним спасать себя не стану.

Отец стоял посреди комнаты, расправив широкие плечи, вскинув большую взъерошенную голову, с обветренным, крепким, словно вычеканенным из меди лицом, – сам себе бог. И у матери впервые за этот вечер обмякли сплюснутые губы, дрогнули в улыбочке.

– Счастливый, – сказала она.

– Да! – с жаром ответил отец. – Да! Жизнью, мне выпавшей, счастлив.

– Но коза бабки Знобишиной счастливее тебя. Она живет себе и знать не знает, что существует такая неприятность, как смерть.

Отец фыркнул, отпихнул ногой стул, слишком близко стоявший к нему, а мать со слабой улыбкой склонилась над вязаньем.

И тогда отец повернулся к Дюшке:

– Я знаю, откуда у тебя эта шелуха! Дружок твой тебе принес, этот Минька! Отец у него не от мира сего, накрутил сыну…

– Уж верно, – подтвердила Климовна. – Их-то атла́с липнет до нас.

И как раз в эту минуту за дверью раздался робкий полустук-полуцарапанье.

– Кто там? Входите! – крикнул отец.

И вошел Минька. В новешенькой куртке с «молнией», как у Левки Гайзера, – мечта всех ребят, мечта Дюшки. Встал на пороге со стеснительной светлой улыбочкой, но натолкнулся взглядом на Дюшкиного отца и заробел – улыбочка слиняла.