– Где мой замочный ключ от велосипеда? – на весь дом крикнула Лина.

– Наверное, в прачечной, – укоризненно воскликнула тетка. – Вместе с твоей грязной курткой.

Лина вздохнула. Об этом ей давно следовало позаботиться. Она рылась в подвале в горе белья, как вдруг услышала что-то позади себя. Она остановилась. Там кто-то был. Почувствовав холодное дуновение ветра, тянущегося через открытую дверь, она услышала тихий скрип резиновых подошв по каменному полу. Она обернулась и взглянула в дерзкие глаза Фионы, которая выловила из белья свою любимую толстовку. И не только. С провокацией крутила она велосипедный ключ Лины на указательном пальце.

– Что я получу взамен? – спросила она.

– Ничего, – сказала Лина.

Но у Фионы уже появилась идея. Она достала из кармана хронометр.

– Можно я надену его сегодня? – спросила она.

Лина смотрела на нее с ужасом.

– Я искала свой свитер, – сказала Фиона. – В последний раз я видела его у тебя в комнате. Возле кровати. А потом нашла вот это.

– Отдай, – сказала Лина. Она старалась держаться как можно спокойнее, чтобы не вызвать в Фионе еще больше любопытства. Неизвестно, что могло бы случиться, если бы она начала разглядывать хронометр.

– Выглядит круто. Такой таинственный. Кнопки, для чего они?

Лина бросилась к Фионе и одним быстрым движением вырвала хронометр из ее рук.

– Никогда больше так не делай, – сказала она.

– Это была просто шутка, – сказала Фиона, потирая руку. – Радуйся, что я нашла эту штуку, а не мама.

Измученная, Лина надела хронометр. Ей нужно что-то придумать. Как можно скорее. Нельзя больше рисковать и оставлять часы без присмотра. Она натянула рукав свитера на запястье и торопливо протиснулась мимо Фионы. Теперь произошло то, что она хотела предотвратить любой ценой: хронометр снова был на ее запястье. Она надеялась, что он не повлечет новые неприятности.

Генриетта Альберс припарковала автомобиль на площади Веннингера. Бобби вздохнула. Благодаря матери, которая как специалист по гипотетическим катастрофам всегда и везде опасалась пробок, строительных площадок и непредсказуемых препятствий, они «слишком рано» приехали на «Недельный проект прошлого», который начался в первый же день после Пятидесятницы. Площадь перед городским музеем была безлюдна.

– Ненавижу опаздывать, – извинилась Генриетта Альберс.

– Слишком рано тоже непунктуально, – пожаловалась Бобби.

Ее раздражало, что мама не жалела ее времени. Как будто в пятнадцать лет нет ничего лучше, чем бесконечно долго стоять перед городским музеем. Почему ее мама не была такой, как у Хлои? Она отлично выступала на публике и появлялась на школьных мероприятиях в основном последней, давая понять, что достаточно важна, чтобы все остальные ее ждали.

К сожалению, Бобби была не единственной, кто страдал от хронически ранних приездов. Именно Амалия Айзерманн была заражена тем же вирусом. В развевающемся пальто, с распущенными волосами учительница биологии и истории неслась вперед. В чертах ее лица отражалась паника, словно она пыталась в последнюю секунду успеть на уходящий поезд. Бобби снова вздохнула. Слишком рано появиться на классной экскурсии – несправедливое требование, ждать – наказание, но приехать одновременно с учительницей – просто ад.

– Вот и замечательно, – восторженно произнесла Генриетта Альберс, заметив госпожу Айзерманн. – Я могу прямо сейчас поговорить с твоей учительницей насчет биологии.

– Не надо! – воскликнула Бобби. – Даже не думай.

Она ненавидела, когда ее мать считала, что должна заботиться о школьных делах Бобби. Но Генриетта Альберс уже переключилась в образ матери-львицы и ринулась в атаку.