Два года в такой кутерьме, с самого поступления в универ. Устала, конечно. И хоронить себя надоело в бесконечных делах. Но выбора особо нет. Не знаю, чем обидел маму папа, я тогда совсем маленькая была. Но реакция даже на возможность звонка ему всегда острая.

А тут ещё конкурс. Я ведь и представить себе такую возможность не могла, а она сулит столько перспектив! Но и требует тоже очень много чего. В первую очередь, времени. Поэтому чуть было уже не отказалась. Но потом желание хоть что-то сделать только ради себя взбунтовалось в сознании. Ещё и Егор Викторович в меня верит… В общем, что-то дало мне силы просто согласиться, наплевав на всё.

А теперь понимаю, что надо будет уволиться и новую подработку найти, чтобы маме помогать, пока я в конкурсе буду участвовать. А там, если выиграю, вопрос с работой точно будет закрыт.

Сегодня мне не хватило духу сказать соседу, что работаю у него последние деньки. Так и тащусь в универ, недовольная собственной неуместной робостью. Откуда этот страх, что он тогда не заплатит положенное? Ну да, строгий и много чем недовольный, но не мошенник же.

Понуро плетусь по коридорам универа, и, кажется, ничего перед собой не вижу. А ведь если сосед всё-таки не заплатит, я не смогу купить маме новые лекарства. И привлечь его к ответственности тоже, наверное, не смогу, ведь мы даже не оформляли договор, при этом…

Резко торможу, буквально врезавшись в чью-то крепкую грудь. Пошатываюсь от неожиданности, роняю сумку. Сама бы тоже упала, если бы не мужские руки, удержавшие от такого поворота.

Поднимаю взгляд и вижу перед собой Егора Викторовича, озадаченно разглядывающего меня. Будто высматривающего что-то у меня на лице.

Но недолго. В итоге преподаватель отпускает меня и наклоняется поднять сумку. Чёрт… Неловко как-то. Я могла бы и сама. Да ещё и врезалась в него, как дура.

— Синицына, — Егор Викторович обращается неожиданно и с какой-то мягкой усмешкой. Непривычной, почти тёплой. — Ты зачем столько учебников взяла? Сегодня у тебя только я, забыла? — возвращает мне сумку.

Да, тяжеловатую. И нет, я не забывала, просто сама не своя в универ шла, по привычке взяла. Но признаваться в этом преподавателю не по себе.

— Ну вы же с пар меня снимете, а пока не сняли, — вместо этого зачем-то придумываю оправдание. — Для правдоподобности взяла.

Глупость ляпнула, знаю. Поэтому не удивляет озадаченное выражение на лице Егора Викторовича, который смотрит на меня как на диковинку какую-то.

Вчера он тоже похоже смотрел. А до этого почти никак, будто и не помнил о моём существовании. И почему я вообще замечаю это всё?

— А мы шифруемся? — с шутливой важностью уточняет Егор Викторович.

Насмехается, конечно. Но по-доброму как-то. Не тянет за это обижаться.

Подавляю дурацкое желание упрямо продолжать объяснять свою сумку тем, что никто типа пока не должен знать, что меня с пар снимут. Но и вразумительный ответ дать всё равно не могу.

— Не знаю, — только и выдавливаю тихо.

Егор Викторович усмехается такому ответу, покачав головой. При этом смотрит на меня чуть ли не внимательно, слегка прищурено.

— Забавная ты, Синицына, — сообщает почти ласково. — У тебя всё нормально?

Слегка напрягаюсь неожиданному тону преподавателя и его чуткости, с которой уже второй день определяет, когда что-то не так.

Хотя… Наверное, по мне это видно гораздо больше, чем хотелось бы. В последнее время совсем раскисаю.

— Да, Егор Викторович. Спасибо, — как можно увереннее заверяю.

Интересный у него цвет глаз… Смесь насыщенного серого с чёрным. Или это они сейчас вдруг потемнели?

— Да пока не за что, — как-то неопределённо отвечает он. — Пошли, сниму тебя с пар официально, — с насмешливой подчёркнутой важностью добавляет, явно давая понять, что это раз уж мне типа важно сделать всё как полагается.