Мгновенно вспыхиваю от этого строгого напоминания. Снова стыдно становится… С трудом сдерживаюсь, чтобы не прикрыть ладонями наверняка покрасневшее лицо.

От этого сдерживает лишь то, что я чувствую взгляд Егора Викторовича всей кожей. Такое ощущение, что он специально это сказал, чтобы на реакцию посмотреть. Хочет, чтобы я вину чувствовала?

Я, может, и чувствую; вот только показывать ему этого не собираюсь. К тому же, сам не святой.

— А мне напомнить, что вам это понравилось? — выпаливаю, и тут же нервно ёрзаю на месте. Вопросом самой себе много чего связанного с тем танцем напомнила, и теперь совсем не по себе. Тот его взгляд… Он и сейчас неоднозначный. — Простите… — поспешно добавляю, всеми силами стараясь взять себя в руки. — Я… Я выбираю вариант рассказать, что у меня за проблемы. Принять деньги не могу. Даже в долг.

Егор Викторович тяжело вздыхает, но наверняка понимает, что настаивать бесполезно.

— Я помню, — неоднозначно сообщает он, и даже эти простые слова заставляют меня сильнее прикусить губу. Не думала, что преподаватель вообще ответит на тот мой дурацкий вырвавшийся на эмоциях вопрос. — Рассказывай.

Теперь вздыхаю я. Не хотела бы, чтобы кто-то в универе знал. С другой стороны — логично, что Егор Викторович хочет знать. Как мой наставник в конкурсе, он в ответе и за мою репутацию, а я в сомнительной роли перед ним сегодня предстала. Потому выбора особо нет.

— Мама болеет. Рассеянный склероз, — говорю, и, поскольку далёкие от медицины и постоянных походов к врачам люди часто не так понимают эту болезнь из-за слова «склероз», поясняю: — Это не связано с нарушениями памяти, это…

— Я знаю, что это, — мягко перебивает Егор Викторович. — Поражение нервной системы мозга, которое ведёт к сбоям и постепенному отключению функционирования разных частей тела и органов. Мне жаль. Тебе нужны деньги на больницу? Какую-то операцию?

Неожиданно, что преподаватель знает. Хотя, наверное, ничего удивительного. Образованный ведь человек. Вот и остальное допонял, хотя это, наверное, сделал бы любой на его месте.

Конечно, мне постоянно нужны деньги. И на больницы, и на операции, и просто на жизнь.

— Сейчас мама вроде бы в этом не нуждается, но в санаторий надо бы отправить. И желательно до того, как я уеду в Томск, — напряжённо сообщаю. И добавляю чуть тише: — Если уеду…

Это ведь совсем не определённый вопрос. И мне не хочется, чтобы Егор Викторович думал, будто я витаю в облаках и уже нафантазировала себе. Вдруг он ещё раздумывает, а стоит ли вообще мне участвовать дальше.

Но преподаватель со спокойной уверенностью ободряюще заявляет:

— Не сомневаюсь, что ты поедешь. Но позволь мне помочь. Работать в таком месте — не лучший выход.

Криво усмехаюсь. Не сказать, что сегодняшняя смена мне тяжело далась. Гораздо проще, чем могла бы. Да и клуб действительно хороший, не бордель с сомнительной публикой. Но не хочется спорить с Егором Викторовичем. Да и не собираюсь я связывать жизнь с этим местом. Рассчитываю на совсем другое.

— Это лишь несколько дней, — тихо признаюсь. — Мне хватит сто тысяч, пятьдесят уже есть. Вы и так помогли.

Егор Викторович задумчиво хмурится, а потом вдруг решительно спрашивает:

— А если я предложу тебе работу получше?

8. Глава 8

От лица Егора

Я феерически облажался. Просто тотально. Упустил единственный шанс поцеловать Синицыну так, чтобы не испортить всё к херам.

Я должен был это сделать во время привата. Не выдавать, что узнал девчонку, а подыграть ей, наслаждаться такой свободной и раскрепощённой Лесей, флиртовать, накалять и без того огненную обстановку… Довести нас обоих до предела и окунуть в поцелуй, который точно стал бы просто феерией. Тогда Синицына думала, что я не узнал её, а потому могла отпустить тормоза. И я тоже мог бы. Ведь в тот момент был просто мужчиной, который хочет женщину. В её глазах это было так, и если бы у меня хватило хоть немного выдержки; я бы мог довести пикантную ситуацию до более желанного финала. Наплевать на камеры. Хотя бы прикоснуться к губам Синицыной своими я успел бы.