***

Дверь в подземную темницу распахнулась передо мной, как приготовленная мышеловка. Впустив меня внутрь, она затворилась с громким поворотом ключа в ржавом замке. Ледяной сквозняк пронесся по коридору, гуляя вдоль прутьев многочисленных тюремных камер, пока дверь на лестницу не закрылась. Стражники удалились, и теперь тишину темницы нарушало лишь моё тяжёлое дыхание.

Пульсирующая мигрень по всему черепу постепенно стихала. Лишь вдоль хребта продолжал гулять холодок, но и в этом мне теперь чудилась не более чем дрожь растревоженных нервов. Я успокаивался. Со временем, мне удалось даже сесть на полу на ворох соломы, не опасаясь, что от этого сердце вырвется из груди. Звуки из других камер темницы не нарушали мою безмятежность. Мимолётное ощущение, будто я мгновенно пронёсся взглядом вдоль всего коридора и заглянул в каждую камеру, оставило меня в твёрдой уверенности, что они пустуют. Единственным узником темницы был я, а для тюремных крыс это место было их домом.

Стражники обещали морить меня голодом и жаждой, прежде чем меня допросить, как я помнил. Сейчас эта угроза скорее радовала, чем огорчала. Голос Авгура становился всё более властным и настойчивым, заглушая панические мысли. Даже в тюремном заключении больше всего угнетала неизвестность, которая теперь представлялась не более чем пологом, который со временем удастся мне сдвинуть.

Я тяжело выдохнул, словно толкая перед собой кирпичную стену. Мне хотелось бы думать, будто вуаль неизвестности можно развеять одной моей волей, но это оказалось сложнее. Будущее было многослойным, как вода в глубокой реке, и чем дальше я пытался разглядеть что-либо сквозь туман, тем больше я в нём терялся. Слишком сложно, слишком многослойно. Слишком много рычагов, которые тянули за собой последствия далеко в неизвестность – дальше, чем я мог прозреть.

Наконец, я плюнул на попытки проникнуть взором сквозь неизвестность и улёгся на солому. Лишь в одном сходились видения – за мной зайдут уже через два часа. Все угрозы морить голодом и не давать мне воду оказались блефом, но это не отменяло смертельной опасности, которая меня поджидала. Будущее я видел, как лезвие ножа, по которому очень скоро требовалось пройти, не оцарапав стопы.

Парадоксальным образом, лучшим способом этого добиться был крепкий здоровый сон и воздержание от попыток заглянуть ещё раз сквозь вуаль. Последнее требовало силы, которые должны были мне ещё, ой как пригодиться. Признав правоту Авгура, я заставил себя смежить веки…

***

Щелчок двери на лестничную площадку и эхо тяжелых шагов по каменному полу вырвали меня из беспокойного сна. Несколько ударов сердца я отчаянно пытался вспомнить, где я и почему мир вокруг погружен в холодную, зябкую тьму. Очнувшись, я увидел, что стражник уже стоит перед дверью в камеру с масляной лампой в руке, излучавшей тусклый, тревожный свет.

На меня уставились пустые, ничего не выражающие глаза уже виденного мной человека. Из чуть полуоткрытого рта медленно вытекала ниточка слюны. Вместе с потусторонним зрением, благодаря которому я видел извивающуюся в его черепе личинку, выглядело это противоестественно. Жутко, куда уж всему, с чем я столкнулся за всё время Святого похода – один вид этого существа, которое копошилось внутри чужой головы, мог ввергнуть в ужас человека и с более крепким желудком.

И я вдруг понял, что означает шёпот личинки, который едва заметно доносился до меня всё это время. Шёпот указывал и направлял стражника, как нити марионетки в руках неизвестного кукловода. Он был одержим чужой волей.

Руки тюремщика механически отворили дверь, и он вступил внутрь. Я же попятился, пока моя спина не коснулась стены темницы. В голове лихорадочно метались мысли. Никто не догадался защёлкнуть антимагические браслеты у меня на запястьях, так что я мог задействовать свой небогатый арсенал заклятий, и даже вырваться с этажа.