Рюха подбирается к двери.

– Билет ваш.

Ага, по билетам все-таки…

– А… я… инженер.

– Очень рад, а я офицер запаса.

– Да вы не поняли, я там… если что… ковчег чинить могу…

– У нас есть кому ковчег чинить.

– Ну… не лишний буду…

– Гуляй, гуляй…

Люди, ободренные Рюхой, бросаются к дверям, трещит автомат, толпа рассыпается. Вот с-суки, хоть бы поверх голов стреляли… а тут нате вам, на поражение…

Ковчег… Знал Рюха, знал, давно уже все предвидели – по каким-то пророчествам, выстроили Ковчег – и не как в Роскосмосе строят, сегодня взлетело, завтра упало, а все при всем, долетит… только некуда уже долетать… звезды все попадали… Ах да, он же в Рай полетит… или куда там… на Землю Обетованную…

Как всегда… давно уже знали… где-то там, в Бейдельбергском клубе, или как он там называется, все эти Рокфеллеры, Ротшильды, Мердоки, сэр, а вам какую каюту, с джакузи или с бассейном, а-а, с аквариумом у нас два было, уже Вандербильды забрали…

А нам как всегда… шиш… этим вот… Кто тут… женщины, дети ревут, женщины тоже ревут, старушонка какая-то с пушистым котом, кота-то зачем… Там уже все есть… всякой твари по паре… Рюха как во сне смотрит, как Константин Сергеевич роется по карманам, выуживает билет, охранники недоверчиво вертят цветную бумажку… девушка в форме вытягивается в струночку, разрешите, покажу ваш номер…

– Чего встал-то? Айда! Чего спишь, тебе говорю!

И Рюха не сразу понимает – говорят ему, машет рукой холеный, зовет…

– Со мной парень.

– Это… к-как?

– Это т-так… читать умеешь? Русским по белому в билете – сын мой, Лешка, Алексей Константинович…

– А-а… а он все… инженер…

– И что, и инженер… не всем же на сцене плясать, кто-то и думать должен… О-ох, хоть бы причесался, огород, что ли, охранял? Как там у Петросяна… сам ты пугало, я директор огорода…

Рюха идет за холеным, тут, главное, не забыть, что он теперь не Рюха…

– Сын-то мой помер, этот Ка-Эс никого не щадит… а билет на троих… там жена еще, жена тоже сгинула…

– А-а… Тюша?

– Охренел? Кто сюда нежить пустит… еще демона какого приволоки, их тоже жалко…

– А… к-куда летим?

– А он Ка-Эса подальше. Не боись, сюда не просочится… охрана следит… говорят, они на-днях парня какого-то застукали, у него на виске родинка, три завитушки, как шестерочки… его на клочки порвали.

– Охренеть можно.

– Не можно, а нужно…

Падают минуты, тают на мертвой земле.

Тюша ждет – где-то там, за холмами, за лесом, затаился Ка-Эс. Интересно, какой он… Говорят, на человека похож… Может, вон там, ходит вокруг Ковчега, ищет, куда бы забраться – Ка-Эс. Или вон припадочная какая-то тащит за руку чумазую дочурку, бьется кулаками в стальной корпус, ревет белугой, пя-а-а-ать лет, пя-а-а-ть лет, да откройте же, да сердца у вас нет… Или вон тот, сидит у дороги, тощий, как зубочистка, раскачивается из стороны в сторону.

Спускается ночь – может, последняя. Так непривычно, когда небо беззвездное. Тюша, дуреха, еще желания загадывала, когда звезды падали…

Ничего не сбылось.

И когда луна упала – тоже.

Народ потихоньку отползает от Ковчега, чует беду. Закрываются шлюзы, припадочная бьется о стены, кто-то сбивает ее точным выстрелом…

Вспыхивают огни.

Вздрагивает земля.

Тюша отползает назад, назад, ладонью в лужу, ч-черт, опять кровь… ч-черт, помянула всуе… Все стихает, даже демоны затаиваются – где-то там, там, даже кресты перестают стучать по дорогам.

Грохот рвет воздух, Тюша зажимает ладошками, что осталось от ушей. Лопаются истонченные перепонки, крови нет, какая-то мутная слизь… Рокот не утихает, видно, мертвец как-то иначе слышит, не ушами…

Ковчег рвет напополам небо, уходит – в беззвездную даль. Тюша смотрит, будто пытается разглядеть там Рай и Землю Обетованную…