– Что петь? – переспросил Иван и тут же, поняв собственную оплошность, повторил свой вопрос через стакан.

– Что хочешь, то и пой, главное, чтобы песня хорошая была, душевная, – знаешь такую? – И, не дожидаясь ответа, Костик стремительно полез по лестнице, ведущей в небо.

Мальгину выпало замыкать карабкающуюся процессию, и когда его со всех сторон окружил бетон близких, давящих стен да непроглядная, коварная темнота, он что есть мочи заорал любимое дедовское:

Поднимались долго, а может, только казалось, что этот узенький лаз никогда не кончится и люди навеки останутся его пленниками. Внезапно Иван налетел головой на сапог Светы, а та, то ли от испуга, то ли просто от раздражения, дернула ногой и случайно заехала ему каблуком по лбу. Будь наверху кто-то другой, Мальгин обязательно бы отомстил, например дернув конечность провинившегося.

Дозорный не знал, почему восхождение прекратилось, но терпеливо ждал, благо выбора особого не было. Зато Света вся извелась, переминаясь с ноги на ногу и без устали отбивая о перекладину лесенки неведомый, вернее неслышимый ритм.

«Не того человека прозвали Живчиком», – улыбнулся Ваня.

Наконец сверху послышался вполне различимый скрежет металла о металл, царапающий уши даже сквозь осточертевший противогаз, в котором Мальгин начинал постепенно ощущать себя слепо-глухо-немым. Не будь доносящийся сверху звук таким противным, дозорный явно бы ему порадовался.

Помимо слуховых ощущений, появилась пища и для глаз – у лестничного туннеля обнаружился конец, а там и свет! Вернее, слабенький отсвет чего-то тусклого, но после кромешной тьмы последних минут радоваться приходилась и этому.

Ноги Светы перестали отбивать нервную чечетку и быстро исчезли в темноте, а через несколько секунд ее силуэт мелькнул в круге света на самом верху и вновь пропал.

«Ребята уже с той стороны», – понял замыкающий группу Иван и почувствовал неприятное покалывание в сердце. «Что ждет нас там… в чужом мире, бывшем когда-то родным домом?»

Все страхи, искусно загоняемые парнем внутрь, вихрем вырвались наружу и забили тревогу: «Не ходи, беги, немедленно беги назад, на понятную и безопасную Ботанику, скорее, скорее!»

Как же хотелось последовать голосу разума, быстро съехать по лестнице и со всех ног, не разбирая дороги, нестись к по-настоящему родной станции… «Зачем мне мир-фантом, приют чужих воспоминаний?» Но веление сердца в очередной раз побило все доводы разума: сверху ждала Света, и пути назад не существовало. Преодолев последние метры, дозорный вылез через отверстие канализационного люка и, зажмурившись от бьющего по глазам света, тяжело плюхнулся на спину.

«Сейчас я открою веки и увижу небо, по которому постоянно бредят все старики на станции. Говорят, оно сейчас совершенно иное, чем было До, и все равно красивое, бездонное, глубокое… – Мысли Мальгина текли вяло и умиротворенно. Появившаяся было паника растворилась сама собой. – Интересно, как то, что находится высоко, может быть глубоким. Похоже на глупость. Но здесь хорошо – спокойно и безмятежно. Дед бы сказал, “как в раю”. Хотя вот Живчик утверждает, что нет больше никакого рая…»

Приоткрыв глаза и усиленно проморгавшись, Мальгин разглядел два расплывчатых силуэта, склонившихся над ним. Они прижались друг к другу, практически слившись в единое целое, и неестественно колыхались. Укол ревности заставил дозорного подняться на локте и пристальней всмотреться в творящееся непотребство. Когда зрение окончательно вернулось, оказалось, что Живчик что-то нашептывал Свете через стакан, и оба они кивали в сторону замечтавшегося «путешественника-лежебоки», корчась от хохота.