Вздохнёт Захариха, пойдёт в баню, что в дальнем конце огорода стояла, а, войдя, ахнет – забыла она дверцу печи закрыть и на полу уже уголёк тлеет, уж и половица под ним почернела. Приди она чуть позже, так и разгорелось бы уже пламя. Странным всё это казалось Захарихе, она не знала, что и думать.

***

Захариха почти уже оделась, как из своей комнатки выскочила Надийка.

– Бабусь, ты куда собралась?

– Я в деревню пойду, в лавку, кое-что прикупить надобно.

– М-м, ну иди, а вот это для бабушки Сузгинихи возьми с собой.

– Так ведь Сузгиниха вовсе в другой стороне живёт!

– Да ты встретишь её сейчас на дороге.

Захариха с недоверием поглядела на внучку.

– Да как же я встречу её, когда она на том конце деревни живёт?

– Бабуся, ну возьми, поверь мне. Ты ей передай узелок, и скажи, что то, о чём она просила, ей ещё долго не понадобится, а вот это, – Надийка потрясла узелком, – Это её порадует.

Захариха пожала плечами, натянула валенки, покрепче завязала шаль, надела варежки из козьего пуха да шубейку, и вышла на улицу. Вдохнув полной грудью свежий морозный воздух, она улыбнулась, огляделась по сторонам, и тронулась в путь.

Едва войдя в деревню, Захариха услышала вдруг голос:

– О, Захариха, здравствуй!

Она оглянулась и увидела Сузгиниху.

– Вот те раз! – подумала она про себя, а вслух сказала, – Доброго тебе дня, Сузгиниха! А я как раз о тебе думаю.

– Обо мне? – подивилась бабка Сузгиниха.

– О тебе, вот тут внучка моя тебе приданое твоё передала, – усмехнулась она, – Да велела сказать, что то, о чём ты просила, ещё долго тебе не понадобится, а вот то, что в узелке лежит, тебя порадует. Ну, ладно, пойду я, недосуг мне.

Сузгиниха так и осталась стоять посреди дороги в недоумении со свёртком в руках.

Захариха неспешно шагала по улице, здороваясь со встречными людьми. Деревенские считали Захариху человеком со странностями, но относились к ней по-доброму, женщина она была простая, скромная, никогда никому не отказывала, если кто за помощью обращался. Вдруг из ворот одного из домов вышла Глафира, и, увидев Захариху, улыбнулась:

– Здравствуй, бабушка!

– Здравствуй, Глафира!

– Как у вас дела? Как там Надийка? Не хворает ли?

– Спасибо, всё хорошо у нас. Не хворает Надийка. А ты чего это так о ней беспокоишься?

– Да я так, ничего.

– А ну-ка, пойдём, Глафира, поговорить мне с тобой надобно. Люди бают, что ты у меня Надийку забрать хочешь?

– Да ты что, бабушка! – испуганно подхватилась Глафира, и схватила старуху за рукав шубейки, – Разве ж я так говорила? И в мыслях не было. Я сказала, что Надийку твою до того полюбила, что если бы она к нам пошла, то даже в дочки я бы её взяла. А люди уж и переиначили. Детей-то ведь у нас теперь нет и не будет уже. Сама знаешь, как мне тяжело Ванечка дался, а теперь уж и вовсе куда мне…

Она заплакала. Захариха жалостливо взглянула на женщину, обняла её:

– Ну-ну, не плачь, Глафира, ты лучше к нам в гости приходи, чайку пошвыркаем. У меня и калина в меду есть, и варенье всяческое. Да и с Надийкой повидаешься, та тоже тебе рада будет, она частенько про тебя спрашивает. И спасибо тебе за подарочек. Надийка с твоим зеркальцем прямо не расстаётся, даже спать и то с ним ложится – под подушку кладёт.

Захариха рассмеялась.

– Правда? – спросила Глафира, улыбнувшись, и утерев платочком слёзы.

– Правда, приходи к нам, мы тебя ждать будем! Ну, я пойду, дела у меня.

– Счастливо, бабушка, спасибо тебе за доброе слово.

Захариха добралась, наконец, до лавки. Она поднялась по скрипучим ступеням и вошла внутрь. У прилавка стояли несколько старух. Они о чём-то громко говорили, размахивая руками, а продавщица глядела на них, скрестив на груди руки, и кивала.