, когда в каждом почти доме начнут думать и мучиться, Мессия Он или нет, тогда и время будет действовать, но опять же – тайно. Что же касается римских властей, то они превыше своей веры ставят государство. Государство – их Бог, помни это всегда, Каиафа. Вот зацепка. Вспомни, что Он говорил о государственной власти вообще? Нужны люди… хотя достаточно и одного человека, который предаст Его в руки римских властей как человека, посягающего на их владычество в Иудее и выступающего против государственной политики Рима и лично против кесаря Тиверия, потому-де Сам Иисус желает владычествовать в Иудее. Этот человек должен к нам не иметь никакого отношения и, желательно, чтобы он был из близкого окружения Иисуса: родственник, сосед, друг или, может, даже один из Его учеников. Тогда народ получит поддержку в своем возмущении, если этому Назаретянину не верят даже близкие Его. У нас еще есть время. Нужно ждать благоприятного случая, когда найдется такой человек, и тайно подготавливать народ.

А теперь иди отдыхать. Слуги тебе уже приготовили комнату. Но завтра мне предоставишь план твоих действий по этому делу. Впредь во всем, что касается этого Галилеянина, советуйся со мной лично. Другим же не говори ни слова, даже своей жене, – усмехнулся Анна.

Глава 9. «Кто Он?»

Великий город Иерусалим вырос на почве не благодатной: в каменистой местности Иудеи, бедной растительностью, среди гор и безводных долин. Его бедные кварталы и вовсе были лишены зелени. Из серого, грубо обработанного камня, имеющегося в тех местах в изобилии, были выстроены лачуги бедного люда. Эти серые, унылые кварталы с узкими проходами, называемыми словно в насмешку улицами, не были украшены даже чахлым деревцом. Немного чище, аккуратней и веселее выглядел Греческий квартал, где жили потомки некогда переселившихся сюда мелких греческих торговцев. Греческие лавки, в которых продавались расписная посуда, пестрые ткани и ковры, были окружены палисадниками, где пытались выжить два-три измученных деревца, а на грядках даже были цветы из наиболее непривередливых и живучих. Слишком уж плоха была почва, на которой был расположен великий город. Тем не менее все пространство от дворца Ирода Великого до высокой каменной ограды было залито великолепным, буйным, радующим глаз, зеленым морем. Шум тихо и затейливо поющих фонтанов, щебетание птиц в ветвях деревьев и кустарников, освежающее дыхание прудов довершали картину. В саду Иродова дворца росли фиговые деревья, низкорослые пальмы, гранатовые деревья, смоковницы, маслины, финиковые пальмы, лимонные деревья, строгие и надменные раины, кипарисы, тисы, самшиты, кусты махровых магнолий, благородного лавра, сладко пахнущих роз и греческой сирени; на многочисленных террасах, кроме того, возвышались огромные вазы, в которых росли разноцветные цветы. Сад был устроен с большим вкусом и над ним потрудилось немало садовников, чтобы вырастить на привезенной издалека земле такую красоту. Ирод Великий денег не жалел. Да и теперь его холили и лелеяли опытные, заботливые руки.

Не лишены были некоторой зелени и цветов садики при домах богатых фарисеев, саддукеев и знатных горожан. Все это, конечно, росло не на Иерусалимской земле, а было высажено в вазонах, которые вкапывали в землю.

Центральные улицы и площади были выложены не грубым серым булыжником, как бедные кварталы, а хорошо обработанным цветным камнем. Ирод Великий приложил немало усилий, чтобы украсить великий город. Был перестроен не только его дворец, расположенный у западной стены города, но и перестроен Храм, находящийся к северо-востоку от дворца на горе Мориа, у Золотых ворот, а также построено, вернее, выдолблено в огромных обломках скал немало украшенных рельефами гробниц за стенами города. Все это было построено и перестроено из дорогущих материалов с некоторым сохранением иудейского грубоватого стиля в сочетании с элементами изящного греческого стиля. Это соединение двух стилей, иногда безвкусное, было тяжело и неприятно и для греков, обладавших обостренным чувством прекрасного, и для патриотов-иудеев, которые были менее чувствительны к красоте, но которые очень трепетно и ревниво относились ко всему исконно иудейскому, и для римлян, уже немного привыкших радовать свой глаз греческой красотой. Но все же заново перестроенный и еще незавершенный Храм с многочисленными двориками и портиками, сверкающий белизной паросского мрамора, с сияющей золотом чешуйчатой крышей, был по размерам своим грандиознее любого сооружения в Риме, и это тоже было неприятно римлянам.