Специалисты Института криминалистики при прокуратуре СССР проводили экспертизу хранящегося в фонде П. Л. Лаврова стихотворения и указали, что «авторство безоговорочно не установлено». Но на пластинках автором на всякий случай указали не Мачтета, а «хранителя фонда» – Лаврова. Песня и без указания ее создателей довольно быстро ушла в народ. Кроме того, на мотив «Замучен тяжелой неволей» в 1889 году в США появилась песня еврейских рабочих-анархистов In kamf, слова – Давида Эдельштадта.

Григорий Мачтет из Петропавловской крепости был отправлен в Сибирь, женился на политической ссыльной Елене Медведевой. После ссылки жил в Твери, Житомире, Зарайске. В 1900 году ему разрешили вернуться в Петербург. Год спустя он поехал к сестре в Ялту, где у него остановилось сердце. А творение его продолжало жить. Примерно до середины 1950-х на русском языке песня была популярна; говорят, что перед расстрелом в 1942 году подпольщики-молодогвардейцы пели ее в Краснодоне.

Песня заключенных за последние 150 лет трансформировалась. И по своему содержанию, и по мелодии, и по посылу. В конце XIX – начале ХХ веков каторжные песни были надрывными, полными возмущения о несправедливости всего мира к происходящему. Чаще их писали и пели политзаключенные, которых судьба страны больше беспокоила, чем собственная.

С появлением ГУЛАГа эта тематика сохранилась, но к ней добавились и песни о тоске по себе самому, по воле и той жизни, которая несправедливо была отобрана. Стали чаще петь о маме, о любимых, о том, как начнут жить, когда вернутся из лагеря. Причем без рвения мстить и ломать систему, а с желанием просто жить. Обнять близких, поесть домашней еды, прогуляться по любимым улицам.

Позже в лагерную тему вмешалась преступная. Тюрьма все чаще воспевалась как дом родной. А несправедливость волновала не с точки зрения глобальных событий или частной жизни, а с точки зрения наказания. Ведь сажают всегда «ни за что», а не просто «за правое дело», как было у каторжников. Украл, потому что имел право. Подрался, значит, так было нужно. Пошли на дело, ведь это было необходимо и правильно. У тюремных песен появляется романтический флер. Плохие парни никогда не оборачиваются на взрыв и никогда не раскаиваются в содеянном. А что там с политическим устройством, так это не важно. У них свои законы и правила.

От песни «Замучен тяжелой неволей» и других песен той эпохи нарратив изменился настолько, что теперь сложно себе представить, чтобы похоронный марш об узнике стал песней, под которую будут кого-то провожать в последний путь. Политзаключенные нашего времени скорее захотят, чтобы их хоронили под стильный бит какого-нибудь оппозиционного рэпера, чем под песню-плач с жаждой мести или под легендарный «Владимирский централ».

А у бандитов, прошедших зоны, есть, вероятно, свои авторские песни. И в них они тоже герои, только своего личного времени. Мстить они вряд ли попросят, самому себе отомстить сложно.

https://vk.com/music/playlist/-227895316_1_e8f8d76fafee7b3b70

Мы не будем слушать радио, ты лучше споешь мне свою смешную песенку про Мурку.

– Прибыла в Одессу банда из Амура. В банде были урки, шулера. Банда занимал…

– А кто поет эту песню?

– Ну, какая группа?

– Ты сейчас шутишь?

– Ну почему? Я же не могу знать все новые группы.

– Так. Давай лучше спою. Тынц-тынц-тынц… Прибыла в Одессу банда из Амура. В банде были урки, шулера. Банда занималась темными делами, и за ней следила ГУП ЧК. Тунц-тунц-тунц… Мурка, ты мой мур…