Строй загудел, парни с недовольными лицами закивали.

– Правда, Ланкаста спятил! Чему мы научимся от хромой развалины!

– За что деньги плачены?! Эта развалина только гадить научит под себя!

– А тебе, Амос, не надо учиться гадить под себя – ты это с детства делаешь!

– Ах ты, сучонок, это я-то делаю? Да ты вообще худородный выкидыш, тебя папашка с кухаркой прижил!

В строю возникла потасовка, курсанты образовали полукруг, в котором два парня – один высокий, крепкий, похожий на картинного былинного богатыря, с синими глазами и правильными чертами лица, а второй – брюнет, невысокий, но кряжистый, с жестким скуластым лицом – пытались ударить друг друга, кружились, обменивались оплеухами под крики веселящихся товарищей. На «горизонте» появился Ланкаста, который с неодобрением взглянул на происходящее, потом улыбнулся и пожал плечами: разбирайся, мол, и ушел к себе. Я посмотрел на все это безобразие минуты три, потом взревел диким голосом американского сержанта:

– Стоять всем! Быстро в строй, сукины дети! Распоясались, уроды!

Курсанты от неожиданности прыснули в стороны, образовали строй, и только два «единоборца» пыхтели за их спинами. Я выступил вперед, раздвинув палкой строй, подошел к одному из них, старавшемуся вытряхнуть другого из куртки методом тряски за шиворот, и сильно врезал клюкой по его оттопыренному заду – так, что он взвизгнул и схватился за ушибленное место рукой:

– Ааа! Сука! Чего творишь, урод! Щас я тебе скулу-то сверну!

Курсант – тот самый высоченный блондин – бросился на меня с кулаками и тут же полетел носом в песок арены. Вскочил, взревел, как бык, и снова улегся на пол, притом я ухватил его за руку и взял на болевой прием, прокомментировав ситуацию:

– Смотрите, господа, вот лежит парень, скулит и воет, как щенок, а до этого вел себя, как бык, рогов только не хватает! Если я еще немного нажму ему на руку, то она сломается в локте, еще немного – сломаю запястье, и он тогда не сможет не то что девушку удержать, но даже помочиться без посторонней помощи ему будет трудно. А еще смотрите: я могу делать с ним все, что захочу. Видите, как он вертится на арене, ну чистая змеюка! А все почему, спрошу я вас? Вот вы, курсант, как вас? Курсант Ардак? Курсант Ардак, скажите, почему он оказался в таком беспомощном и унизительном положении?

– Он обидел вас, и вы его наказываете…

– Неверный ответ. Кто-то еще мне скажет?

Курсанты молчали, глядя на скулящего передо мной здоровенного товарища.

– Не знаете. Ага. Поясняю: этот курсант, имя которого я знать пока не хочу, совершил ошибку – он напал на мастера рукопашного боя, что в конечном результате означает его поражение. То, что он напал на своего преподавателя, я оставлю в стороне – я его достаточно наказал, и докладывать об этом господину Ланкасте не будем, но и безнаказанно оставлять такое безобразие тоже нельзя. Представьте, если бы вы были в боевых условиях, а ваш подчиненный напал бы на вас, вместо того чтобы выполнить приказ? Что бы было? Вот вы, скажите.

– Его бы разжаловали в солдаты, а если бы командир погиб – повесили бы!

– Ага. Вы, курсант, знаете службу. Видимо, ваш отец правильно вас воспитывал.

Курсант, которого я спросил, покраснел от удовольствия и надул грудь:

– Мой отец, полковник Васман, служит в гвардии императора!

– Передайте вашему отцу мою благодарность за правильное воспитание сына.

Я отпустил лежащего буяна и повернулся к курсантам:

– Драчуны, встать в строй. Выровнялись. Сейчас будем учиться встречать своего учителя. Ну-ка, на мое приветствие все дружно: «Здравия желаем, учитель!» Не слышу! Что вы, как бараны, беэ-э-э… беэ-э-э! Начали!