и, наблюдая молодёжь, пока страна впадает в спячку,
с губы улыбку сковырнёшь, как надоевшую болячку.
Поколение
Даже дворники смотрят влюблённо —
не чатланин, зачётный пацак,
нахватавшийся звёзд из бульона,
выхожу, сукин сын – весь WhatsApp,
рёв турбины в ушных перепонках —
только «миг», за него и держись,
вот и сало – порезано тонко
на журнале «Наука и жизнь».
Ко всему, что возможно исправить,
поспешил оборвать провода,
обновить бы короткую память —
надоело сгорать со стыда.
Сам к себе вдруг укатишься в жалость,
как с откоса, в охоте на лис,
мы попкорном, на скачках, заржались,
кока-колой под нимб упились.
Пусть светило, и больше не блещет —
не спешим уходить на покой,
хоть ломаемся чаще, чем вещи,
и гарантии нет никакой.
Ворон
Из тьмы космической, с наколки – куда летит ночная птица,
асфальтовым облита лаком, стирая тенью города?
Не по зубам на верхней полке в Агрызе ей остановиться,
свою попутчицу не хакнуть. Лишь ворон каркнул: Никуда!
И ты, следя за птицей взглядом, отбрось сомненья, как копыта,
за пазухой живёт авоська, и восхитительный гастрит,
кошмарный сон гуляет рядом, пока на ужин сыто-крыто,
а Шита, в маечке ковбойской, пересекает Бейкер-стрит.
Читатель ждёт уж фирмы «Рибок», разглядывает буквы в лупу.
Скользит зима, нежнее лани, мороз елозит бороной.
На цены в магазине «Рыба» гляжу и ухмыляюсь глупо —
горит-горит ещё желанье трясти по весям стариной.
Когда включаешь скорость лета, мне жизнь в полоску не помеха
готов метнуться хоть на полюс, хоть на напольные весы
наехать пароходом Нетте, и в комнате тоски и смеха
примерить чёрный-чёрный пояс под цвет последней полосы.
Зимородок
Ивану Шепете
Кукушка верная охрипла, когда в расщелинах чернил
совпали Сцилла и Харибда – а ты мизинец прищемил,
сожмётся сердце и отпустит, пока лелеешь в пальцах дрожь,
не рубишь в квашенной капусте, мечом в науках не сечёшь,
и провожая тех, кто дорог, сам, непростительно ничей,
пропахший керосином город залапан копотью грачей,
апрель, как зуб передний выбит, и стружкой веет с верстака,
стакан, решая что бы выпить, нагуглишь в яндексе, пока
в угарной пене горностая встаёт царица прочих влаг,
в мятежный дух перерастая из алюминиевых фляг,
закусывая правду сплетней, к чему разыгрывать гамбит,
когда не крайний, а последний твой одноклеточный убит,
на злобу дня твердишь упрямо мишпухе корабельных крыс —
дрожащая имеет право, и жизнь раба имеет смысл,
и сколько этот мир ни гните – одна верёвочка сплела
всех, как опилки, на магните с обратной стороны стола.
Сомнение
Из глубины веков скажи-ка, няня,
уютная, как девушка с веслом —
коней на переправе не меняют,
но как мне поступить с моим ослом,
как показать клыки свои и норов,
пока враги грызут земную ось?
Открыл намедни ящик помидоров,
лишь чудом без Пандоры обошлось.
Мне вырасти до звёзд не светит, да ведь?
Ну сколько можно в замети сплошной,
чтоб огоньку словам своим добавить
по снегу чиркать палочкой ушной.
Возникнув, еле держится в секрете
желание уйти не нагрубя,
одно из двух осталось на планете —
ходить под Богом или под себя,
но вдруг удачу выследишь и – хоба,
петляешь кулаками, аки тать,
чтоб завести шарманку, или чтобы
на телефон наушники смотать,
объятый пьяным зудом новоселья,
тянуть белиберды зубную нить,
и в морозилке кепку от похмелья
до будущего праздника хранить.
Маргинал
Страшно одному в кусачем свитере
на планете двоечником чалиться,
прочитал в потрёпанном Майн Ридере,
что реклама в снах моих встречается,
заполняет щели в подсознании,
войлочные боты в луже грёбаной,
будущее копится заранее —
чувствую оставшимися рёбрами.
Не спешит машина санитарная,
кончились в коробочке солдатики,