слышно по асфальту: чпок да чпок,
пекарю пора заняться кексом,
мне – тачать упоротый сапог,
а пока оркестр крутит фарши,
врут часы, и пишет коз Мане,
наша маша снова просит каши,
импортная обувь – консоме,
ветер собирает постепенно
дым на заводские бигуди,
слов не разобрать на фоне фена
оттого, что радость впереди,
потому что всё пока терпимо,
и, шинкуя воздух, как в кине,
фыркает Осоавиахима
гипсовый пропеллер на стене.
Страстная суббота
Свалившись охапкой капричос на голову Гойя,
плющом растекаясь по трещинам, в общем – не ропщем,
живём, как умеем, цепляя одно за другое,
одно за другое, становимся старше и проще
под душем Вселенной, где звёзды – застывшие брызги,
изыскан язык, как весёлые люди с ломами,
застёгнут до ворота, драповый вечер измызган,
и гордые моськи, по-свойски, бегут за слонами,
а если вглядеться единым своим микроскопом
пытаясь понять, как устроена эта минута —
простой водопой умудрился нагнуть антилопу,
и месяц во лбу, как рога, отражается круто.
Сквозь щёки игла протянула суровую нитку,
нисколечко больно, и воздух выходит не сразу.
Война расшатала забор и сломала калитку.
Сирень рвёт и мечет – повсюду её метастазы.
Пусть икс-хромосомы надежды разбиты на пары —
удобней мечтать, забывая, что следует помнить —
на нерест махно поплывёт сквозь пустыню захара,
где нет ни фига, ни инжира засохших смоковниц.
Черёмуховые холода
И. Абдуллину
Кто ночью, натрескавшись в пыльных кустах,
освоил Вселенную в узких местах,
опять упакован в плаценту,
с гвоздикой кометы по центру —
ему левой кистью раскрашивать лень
цветы, но совсем распустилась сирень —
не слушает старших, а справа
черёмухи зреет отрава,
товарищ с Луны – ещё тот антидот,
расскажет по крошке ржаной бутерброд,
держа, как губную гармошку,
и дуя в него понарошку:
когда, наконец, запоют соловьи
расправив над миром созвездья свои,
от чувства винила не спится —
дымится заевшая пицца…
Под утро не вспомнишь, что было потом,
вдруг ливень по окнам ударил кнутом —
столовка и старая дева,
где пиво всегда с подогревом.
Относительное
Под мебельную горку путь недолог —
отважному охотнику пора
соломинку искать в стогу иголок,
икринку в чёрном списке комара,
смотреть, как буревестник морду бреет,
над ним – ночного спутника треска,
где солнечная стынет батарея
как негатив тетрадного листка —
никто на этом свете не спасётся,
напрасно сосны тянутся в зенит
разбрызгивая хвою, будто солнце
стреляет сквозь вращающийся винт,
всё, что тебя неласково касалось,
пасует перед удалью самца:
пусть крутится непальская сансара,
огуглилась узбекская самса,
сию минуту, длясь и ускользая,
проходишь, как черёмуха сквозь сон,
поэтому и джинсы не сползают,
когда звонит в кармане телефон.
Стремянка в небо
Когда Господь тем взяться как за перед
создание Галактики, ворча,
молол в бейсбольной бите чёрный перец
над бездной украинского борща,
от морща нос космических и специй
прикидывая, сколько итого,
не думал он, что будущий Гельвеций
оспорит пальму первенства его —
и в самом деле, если без истерик
судить-рядить по нынешней поре:
заливу натирает правый берег,
мешает пропасть лыжников горе,
какой-то не хватает соли что ли,
чтоб завершить истории разбег,
по яйцам бьют не только на футболе
а всюду, где маячит человек.
Какой порок скрывается в деталях
машины жизни, выцветшей с торца,
какая подлость в будущих Дедалах,
и что стоит за образом творца?
Воспринимая пошлое, как чудо,
и ты свою провинцию итожь:
купил на барахолке бюстик Будды,
ну что сказать, наверное, похож.
Когда горят ютубы
Раздувая жабры на ловца,
рыба нелюбви по всем приметам,
воду пьёт с красивого лица,
отправляясь к солнышку с приветом —
оппонент застенчивый в теньке