Его слова обидели женщин:

– Подумаешь, – сердито заговорили обе разом, – выбирают ещё! Эта ваша, небось, тоже не дочка падишаха!

Мансур пытался объяснить, в чём дело, но они не слушали его, продолжали ворчать и ругаться.

Мансур кивнул Габдулле, тот встал. Это не понравилось хозяину.

– Почему не хотите посидеть? Найдём вам других девушек.

Мансур, давно поняв, что разговаривать с этими людьми бесполезно, вынул из кармана деньги и протянул мужчине.

– Вот, абзый, мы побеспокоили тебя.

При виде денег настроение женщин изменилось, они стали хватать Мансура с Габдуллой за руки и канючить:

– Уж посидите, миленькие, ещё, посидите…

Видя, что Габдулла с Мансуром уходят, не обращая на них внимания, обе закричали вслед:

– У-у, шакирды! Нищие шакирды!

Габдулла расправив грудь, с жадностью глотал холодный свежий воздух, который после вонючего подвала казался очень приятным. Чтобы избавиться от гнетущего впечатления, он быстрыми шагами пошёл в дальний конец двора. Опять стали открываться двери, и во двор высыпали знакомые уже обитатели трущобы. Габдулла с Мансуром остановились посреди двора, не зная, как ещё надо говорить с этими людьми, чтобы хоть что-то узнать, и снова оказались в кольце нищих. Тут какая-то молодая женщина протиснулась к Габдулле и выпалила:

– Здравствуй, прекрасный юноша, пошли к нам!

Габдулла обернулся и увидел перед собой довольно смазливую молодушку. Ему показалось, что раньше он уже где-то видел её и даже разговаривал. Он спросил:

– Ты знаешь меня?

– Ну вот ещё, – воскликнула она. – Как же тебя не знать! Ведь ты Габдулла-бай.

Её слова подействовали на сброд как разряд электрического тока. Все вдруг оживились и уставились на женщину. Новость в одно мгновение облетела нищенское захолустье, теперь каждый знал, что явился сам Габдулла-бай и ищет какую-то бедную девушку.

Габдулла вдруг вспомнил, что видел эту женщину у себя во дворе, и покраснел, подумав, сколько же подобных женщин прошло через его руки. И чем больше их было, тем больше они становились похожи друг на друга. И вот уже черты всех этих женщин, служанок, девушек-побирушек будто слились в облике одной, огромной женщины. Эта особа в лохмотьях, с нарумяненными щеками, с голодными мокрыми от слёз глазами, распространяющая запах дешёвого одеколона, казалось, стояла в позе человека, приготовившегося драться с ним. Её огромные глаза горели ненавистью, в грязных лохмотьях таились заразные болезни, готовые перекинуться на него.

Видение действовало на Габдуллу угнетающе, хотелось поскорее избавиться от него. Поэтому он сказал Мансуру:

– Давай зайдём к этой молодухе.

Мансур прекрасно видел, что это за женщина, но всё же надеялся найти через неё хоть какие-то концы, которые могли бы навести их на след, и согласился. Уйдя наконец-то от крикливой толпы, от назойливых взглядов, жестов, телодвижений проституток, они испытали облегчение, оказавшись в крошечной каморке. Хозяйка была на седьмом небе от радости и, подумав, что обязана своим счастьем знакомству с Габдуллой, обвила его шею руками и запечатлела на щеке долгий поцелуй, выражая таким образом свою благодарность. От неожиданности Габдулла застыл на месте, лицо его залилось краской. Он виновато поглядел на Мансура и, прочитав в глазах друга насмешку – мол, всё ясно, старые грешки, – опустил голову.

Женщина суетилась вокруг них, приглашая:

– Садитесь, садитесь!

От нечего делать Габдулла стал оглядывать комнату. Рваная занавеска, маленькое саке, над ним висело белое платье, а под столом он заметил пустые бутылки. В углу комнаты стоял сундук, на нём лежала женщина со встрёпанной головой, ноги её в стоптанных ботинках и грязных рваных чулках свисали с сундука. Габдулла смотрел на всё это с брезгливостью.