Только через несколько часов пришел милиционер. Быстро поняв, что кроме Матвея Звонарева говорить не с кем, взял у него паспорт и начал допрос. Матвею реально светила статья за кражу со взломом, надо было серьезно разбираться. Милиционер уныло посмотрел на него, потом дал позвонить домой. Приехали родители и после подписки протокола, Матвей был отпущен до следующего вызова в милицию. О том, что чувствовал Матвей сидя рядом с родителями в такси, – простыми словами передать сложно: боль, стыд, унижение, а главное, осознание себя, как последнего лоха, которого развели на кражу.

Дома воцарилось долгое тягостное молчание. Матвей ни за что бы не признался матери, что деньги нужны для Лизы, а отцу говорить без толку, денег у него нет. Что делать дальше Матвей не знал и лишь поздним вечером, когда Нинель улеглась в спальне, состоялся разговор между отцом и сыном. Матвею пришлось рассказать всю правду для чего ему потребовались деньги. Лизу на счетчик поставили и ей долго придется отрабатывать, чтобы рассчитаться. Отец, желая успокоить сына, сказал, что что-нибудь придумает. Конечно, Анатолий сам был в замешательстве и не знал, чем он может помочь. Их разговор в гостиной подслушала Нинель, для этого она использовала пустой стакан, приложив его краями к стене, а дном к уху. Она все расслышала и поняла: – Все несчастья из-за этой девчонки с Черкизона. Ее материнское сердце не обманешь, сразу было ясно, что она доведет сына до беды и это случилось. Будет суд, позор и пятно в биографии. Нинель встала и заметалась по комнате, в голове стучало: – Что делать? Что делать? – Нинель вспомнила о спрятанном коньяке и крадучись вышла на лоджию, где отпила прямо из бутылки приличную дозу. Она заснула только под утро.

Евгения Данилова позвонила доктору Соколовскому и попросила о встрече. Ян Оскарович поинтересовался: – Что-то произошло, Евгения? Как Вы себя чувствуете? —

– Чувствую себя хорошо, но мне очень нужно увидеть Вас, Ян. – Она впервые назвала его по имени, чтобы сократить дистанцию между ними. Да, он старше ее, он доктор, ученый, но это ничего не меняет. Она влюблена в него и хочет сама признаться ему первой. —

– Хорошо, приезжайте. Когда Вам будет удобно? —

– Сегодня после приема. —

Соколовский несколько задумался, потом сказал:

– Я буду ждать Вас. – и положил трубку.

У Евгении сердце сжалось от этих слов: – Я буду ждать Вас. – звучало, как гимн надежде. Надежде на ее счастье!

Когда она вошла в кабинет Яна Оскаровича, он уже снял свой белоснежный накрахмаленный халат и сидел в модном костюме стального оттенка под стать цвету его глаз. Под пиджаком виднелась голубая рубашка, верхние пуговицы которой были расстегнуты, на груди поблескивала золотая цепочка, что делало его особенно сексуальным. Евгения видела его впервые без докторского халата и это окончательно сразило ее до головокружения, до слабости в ногах. Перед ней был не врач, а стильный молодой мужчина с зашкаливающей харизмой. Сердце девушки сжалось: – Такого хоть сейчас в Голливуд! – Но лицо Яна было непроницаемо-холодным. Он встал и поздоровавшись, предложил Евгении сесть, затем сел сам, слегка откинувшись на спинку кресла, устремил на нее внимательный взгляд серых глаз. После минутного молчания спросил: – Какие проблемы, Евгения привели Вас ко мне, ведь как я понял из разговора с Вами, чувствуете Вы себя хорошо. —

А Евгения не могла оторвать взгляд от него, его лица, его рук с чуткими пальцами врача. Она опустила глаза и вдруг увидела видневшиеся под столом ноги Яна. Внушительного размера, под стать его росту, но изящные, узкие ступни в модных туфлях из мягкой замши. Она на какие-то секунды представила, как он одевается: носки, брюки, рубашка… Как затягивает ремень, надевает обувь совсем как обычный человек, а не полубог в ее воображении. В висках застучало, стало трудно дышать. Она была готова пасть перед Соколовским от нахлынувших чувств! Подобного с ней никогда не бывало.