– Иногда в порыве сделать, как лучше, мы забываемся и не принимаем во внимание все факты. Милая, она болеет. И болеет серьезно. Это не пройдет в один день лишь потому, что мы так сильно этого хотим. Нам следует быть аккуратными.

– Я понимаю, – Лили почти плакала. – Просто она была так счастлива в тот момент, и эти моменты так редки!

– Тем не менее, отдать ее в танцевальный кружок может повлечь непоправимые последствия, – голос Франка был как всегда мягок, – такие заболевания делают из людей социальных изгоев. Ей комфортно одной. Ей комфортно с нами, потому что мы с ней всегда. Но там совершенно чужие люди, это будет стрессом для нее.

– Я не хочу, чтобы она всю жизнь провела в изоляции от людей!

– Я тоже не хочу. Мы подготовим ее. Сейчас просто не время.

Врачи полностью поддерживали Франка. Социальная адаптация Нины проходила медленно. Она не общалась с детьми на площадке, с трудом выдерживала наблюдения педиатра в детской комнате больницы, а если Лили просили оставить ее с врачом наедине, Нина просто замыкалась и не реагировала ни на какие попытки врачей завязать с ней контакт. Когда Лили предложила определить Нину в школу развития для детей-аутистов, которые как нельзя лучше подошли бы для первых шагов социализации, и где Лили мола бы присутствовать сама, врачи убедили ее в том, что эта идея изначально обречена на провал, поскольку Нина – далеко не аутист. Ее проблемы – иного характера. Она испытывала галлюцинации неопределенного рода, возникающие в неустановленных условиях. Они просто не могли понять, отчего и где появляются галлюцинации. Казалось, что они возникали спонтанно, поскольку никакие смоделированные ситуации не позволяли определить зависимость между какими-либо факторами внешней среды и их возникновением. Попытка социализировать ее в раннем возрасте грозило опасными нервными срывами. В первую очередь, нужно было полностью изучить ее видения.

Лили понимала, что в словах окружающих есть смысл. Да она и сама была с ними согласна. Просто материнский инстинкт заставляет родителей пребывать в постоянном поиске всего самого лучшего для ребенка. Главное – это не потерять бдительность в погоне за детским счастьем.

Лили безумно хотелось умножить количество моментов, подобных тому, который она наблюдала в парке, когда Нина напевала себе под нос мелодию и кружилась в такт. И она не сдалась.

Неугомонная женщина, как всегда, нашла выход из ситуации. Уже на следующий день после вердикта врачей она сшила из накрахмаленной сетки и шифона подобие детской балетной пачки. Безумный восторг читался в глазах Нины, когда мать вручила той пышную розовую юбку. Но это было не все. В тот же день Лили повела дочь в магазин, где они купили в тон юбке атласные балетки с завязками, прямо как у настоящей балерины. Лили пришлось потрудиться, чтобы вспомнить классы хореографии, которые она брала в юношестве, но, как обычно это бывает, мышцы сами вспоминали позиции, упражнения, прыжки, повороты, разнообразные па. Лили даже сама удивилась, с какой легкостью ей в ее тридцать пять лет удается прыгать и сгибаться. Ухватившись за спинку дивана, Нина с энтузиазмом повторяла все движения матери и просила ту не останавливаться, когда бедная женщина уже не в первом поту устраивала передышки. Но восторженные возгласы Нины стоили каждой потянутой мышцы и утренних болей в пояснице.

Спустя два года после постановки диагноза скепсис врачей, наконец, сдался и предположил наличие правильных подходов в методике Лили в борьбе с шизофренией дочери. Еженедельные визиты к врачам сначала превратились в двухнедельные, а когда Нине исполнилось пять лет, даже ежемесячными. Доктора пытались объяснить успехи Нины (хотя было бы правильным говорить об успехах Лили) многочисленными научными терминами, описывающими благоприятную обстановку и отсутствие стрессов, но у Лили вместо тысячи заумных слов было два – любовь и внимание.