Мама наслаждалась жестокостью и, похоже, получала от наблюдения почти такое же удовольствие, как и от собственного участия в процессе. Она создала из подручных материалов некое подобие боксерского ринга во второй гостиной дома и заставляла трех моих старших братьев драться друг с другом, выступая в роли тренера, болельщицы и зрителей. Эта комната была не так хорошо прибрана и обставлена, как остальные, потому что мама выставила всю свою лучшую мебель в другой гостиной. В эту часть дома никогда бы не пригласили постороннего. Здесь остались только старый камин, невзрачный диванчик да кресло. Эта комната могла бы стать уютной гостиной, если бы мы были настоящей дружной семьей. Без сомнения, здесь мама могла расслабиться и отдохнуть, не беспокоясь о крови, попавшей на ковер. Шторы и тюль на окнах этой комнаты всегда были задернуты для дополнительной защиты от любопытных глаз. Даже если мама открывала окна, чтобы впустить немного свежего воздуха, она никогда не раздвигала шторы, и никто из внешнего мира не мог взглянуть в ее личное графство и увидеть, что там происходит. Когда мать была не прочь поразвлечься, она сидела в этой комнате и пила чай, заставляя старших братьев драться снова и снова, словно гладиаторов в Древнем Риме, пока у одного из них не пойдет кровь.

– Вперед! – кричала она, усмехаясь. – Врежь ему! Убей его ко всем чертям!

Если братья пытались отказаться, то получали уже от мамы, а это было намного хуже любых вещей, которые они могли сделать друг с другом. Не важно, было ли им на самом деле больно – она настаивала на продолжении боя до первой крови, ударяя их палкой, если братья пытались остановиться. Она не могла позволить про явить неповиновение, не могла хоть на секунду показать свою слабость или доброту. Ничто не должно было развеять тот страх, на который она полагалась, чтобы править нами. Как только у одного из них начиналось кровотечение, мать позволяла ему выйти с ринга, ставя на его место другого, чтобы определить победителя. Она говорила им, что просто хочет научить их драться, закаляя их, чтобы они могли постоять за себя в окружающем мире, но все это было похоже на то, будто мама сама в себе утоляла жажду крови. Единственный человек, от которого им нужно было защищаться – это их собственная мать.

Большая часть насилия в нашем доме совершалась непосредственно мамой. Если кто-то из нас осмеливался не подчиниться ей или даже просто не так на нее посмотреть, на него немедленно обрушивалась слепая ярость матери. Иногда ей даже не нужна была причина; она просто выходила из себя и выплескивала гнев на того, кто попал под руку. Она хватала нас с Томасом за волосы и буквально поднимала и таскала за них, пока ноги не отрывались от земли, а потом бросала об стену. Иногда мамина сила казалась нечеловеческой. Если ей не удавалось нормально поднять меня в первый раз, мать повторяла «маневр» снова и снова, до первой удачной попытки.

Продолжая спектакль об «обиженной вдове», мама успешно отсудила у автомастерской несколько тысяч фунтов в качестве компенсации за папину смерть, и Граэму вскоре пришлось закрыть дело. Лучший друг отца, Дерек, чувствовал себя таким виноватым, что не смог помочь, когда того охватило пламя, что написал предсмертную записку и на полной скорости съехал с трассы, таким образом покончив с собой. Казалось, что последствия этого маленького порыва ветра будут расходиться вечно, словно круги от брошенного в пруд камня.

Мама решила сломить мой дух и остановить разрушительное поведение раз и навсегда, избивая меня так жестоко и так часто, что я наконец понял: я никогда больше не должен задавать ей вопросы или смотреть на нее, не отводя взгляда. Мать постоянно предупреждала меня, что в следующий раз, когда я ей надоем, она убьет меня, и, валяясь бесформенной кучей мяса на полу, у меня не было причин сомневаться в ее словах. Она даже не пыталась сдерживать свою силу – никакого самообладания, страха покалечить или даже убить кого-нибудь. Для меня стало привычным получать незаслуженные удары по голове или пинки, даже при хорошем поведении я выводил мать из себя, только лишь потому, что напоминал об унижении, через которое заставили ее пройти отец и Мэри.