Так что Оксана Тарасовна вообще не собиралась жить в незалежной Украине и тем более говорить на мове. Она собиралась жить в СССР и стать там не последним человеком. А для этого надо было грамотно говорить по-русски и желательно без характерного украинского гыкания. Ведь Оксана Тарасовна собиралась выступать с самых «высоких» трибун съездов и пленумов. Потому в ее семье мову до самого 1992 года не приветствовали и говорили только по-русски. Не изменяли своим привычкам они и теперь, тем более «мову» и мать и сын знали «не дюже хорошо», чтобы свободно говорить на любые темы.

– Мам, давай чуть попозже. Вот отдохну немного, телек посмотрю, – Богдан не был расположен к серьезному разговору, подозревая, что мать собралась читать ему нотации воспитательного характера.

Ему же хотелось посмотреть репортаж из Донбасса, узнать новости с мест боев. Хоть российские телеканалы подавали события со своей точки зрения, Богдан пытался выявить в той информации рациональное зерно и составить собственное видение ситуации.

– Да, мам, тетя Галя больше не звонила, что там с бабушкой? – словно спохватившись, спросил Богдан.

– Да, ездила я к ней. Ничего она не узнала, – с явным неудовольствием отреагировала Оксана Тарасовна, ибо настроилась говорить совсем о другом. – Послушай сынок, нам сейчас некогда о бабушке разговаривать. Что там случилось, то случилось, мы ничем ей не поможем. Нам сейчас о тебе поговорить надо.

– Ну что еще такое, что никак не может подождать? – недовольно пробухтел Богдан, явно предпочитая разговору просмотр новостей по 140 сантиметровой «плазме» хозяев квартиры.

– Еще раз тебя прошу, сынок, слушай меня внимательно и не отвлекайся, – сказала, как отрезала Оксана Тарасовна. – Если мы продолжим ждать от моря погоды, как сейчас… Ну, в общем, сам понимаешь, это путь в жизненный тупик. Сейчас никакого будущего не просматривается, ни у тебя, ни у Лены. Она со своим этим торговцем удобрениями хреновым, как еле сводила концы с концами, так и будет. Тем более на Украине, похоже, вообще ничего хорошего ждать не стоит, вон, до войны допрыгались, Крым потеряли. Боюсь, там лучше уже не будет, только хуже. А время идет и придет такое, когда я уже не смогу помогать, ни тебе, ни сестре твоей. Силы мои не беспредельны. К тому же сам знаешь, как тяжело мне морально. За тридцать с лишком лет работы в школе я не устала так, как за три года прислуживания здесь. Конечно, я всегда мечтала жить в Москве, но жить тут в том качестве, в котором я живу… такое мне даже в кошмарных снах не снилось, – Оксана Тарасовна в раздражении махнула рукой и принялась убирать со стола посуду.

Богдан пребывал в полном недоумении. Он не мог угадать, к чему клонит мать и сделал попытку угадать:

– Мам ты, что собираешься бросить эту работу и вернуться в Винницу? Или я что-то не понимаю.

– Именно, не понимаешь, совершенно. Я бы с удовольствием бросила это прислуживание, но по понятным причинам просто не могу этого сделать, тем более не хочу я возвращаться на Украину. Чего там делать, жить на нищенскую пенсию? Украина страна без будущего. Сейчас после этого дурацкого майдана – это очевидно. Больше двух десятков лет прошло после развала Союза, а она так по-настоящему и не стала государством, и по всему уже не станет, – Оксана Тарасовна принялась мыть посуду под струей воды.

– Да, ну мам, ты уж слишком сгущаешь краски. Майдан не такой уж дурацкий, благодаря ему Януковича скинули, и прецедент создан, если и эти не лучше будут и их скинут, и так до тех пор, пока нормальных людей в правительство не изберут, – не очень уверенно возразил Богдан.