Ему безоговорочно верили даже те студенты, которые не были украинцами, даже русские. Ведь и они родились здесь, на Украине, а значит не имели отношения к тем тупым своим соплеменникам, что родились не на щедрой украинской земле, плодородной не только для хлеба, но и для рождения гениев. Те же родились в скудной Московии, на земле не способной рожать ни хорошего хлеба, ни талантливых, инициативных людей. Богдан слушал те лекции «с открытым ртом» и проникался убеждениями любимого преподавателя. А тот недвусмысленно подталкивал к следующей весьма провокационной мысли: русские, москали, не обладая талантами, преуспели в одном – угнетении других народов и использовании в своих интересах способностей и труда других народов, их природных ресурсов. Из этого уже вытекало, что Россия, москали, просто не могут быть не агрессивными по отношению к Украине, своему главному мозговому донору…

Не долго Порубайло читал свои лекции. То ли он сам ушел, то ли его «ушли». Но «семена» посеянные им в молодые головы вскоре дали всходы. Богдан вместе с рядом своих сокурскников вступил в молодежное крыло организации УНА-УНСО, где его кумир занял один из руководящих постов. И когда в 1995 году Порубайло предложил ему вступить в отряд формируемый УНА-УНСО для отправки в Чечню, чтобы воевать на стороне чечен против российских федеральных войск, долго уговаривать Богдана не пришлось. Ведь Порубайло убеждал не только словами, но и личным примером, став нечто вроде замполита в том отряде. Тогда юный романтичный Богдан искренне уверовал, что гордый и свободолюбивый чеченский народ поднялся с оружием в руках, чтобы сбросить колониальный гнет фактически уже издыхающей России.

– Наше участие в этой войне, которая неминуемо приведет к полному развалу России, не что иное, как схватка с заклятым врагом вдали от наших границ. Только при условии гибели России Украина сможет спокойно жить и развиваться, – пояснял ситуацию Порубайло.

Богдан взял в институте академический отпуск и, ничего не сказав матери, отправился на подготовительные сборы в лагерь военной подготовки УНА-УНСО. Полтора месяца их учили стрелять, бросать гранаты, приемам самообороны и выживания. Уже на тех сборах романтический ореол, окружавший тогда УНА-УНСО, в глазах Богдана сильно померк. Учили наспех, кормили плохо, инструктора были грубы, иногда просто оскорбляли. На практических занятиях частенько игнорировались правила техники безопасности. Однажды на глазах Богдана подорвался один из «курсантов», учившийся метать боевые гранаты…

Богдан очнулся от недолгого полузабытья. Мысли-воспоминания прервались как раз на одном из поворотных моментов его жизни. Если бы тогда он сбежал из того лагеря, как делали многие, его бы жизнь, наверняка, сложилась совсем иначе. Он бы не пережил того ужаса, который ему пришлось пережить, и главное – он бы сохранил здоровье. Но, увы, слишком он верил Порубайло, который стал для него высшим авторитетом во всем. И как было не поверить, ведь Порубайло не играл на публику, как большинство политических деятелей во все времена. Он искренне верил в свои убеждения, с ними жил, с ними и погиб…

Перерыв кончился. Бригада возобновила работу. Во время перекура прочие члены бригады обсуждали последние новости из Донбасса. Богдан в этом никогда не принимал участия, но по мере возможности слушал. Он не мог точно определить на чьей стороне эти донецкие и луганские работяги. Ему показалось – ни на чьей. Они одинаково негативно относились и к любой киевской власти, и к нынешним лидерам ополченцев, ни тех, ни тех не считая достойными политическими фигурами. Ни один из них даже не дернулся ехать за кого-то воевать. Их беспокоила только судьба близких, а также родных городов и поселков. Разве что бригадир, мужик уже в возрасте переживал больше всех. Он по нескольку дней на день звонил к себе в Луганск и буквально умолял жену сберечь детей, дочь школьницу и сына-подростка, вплоть до того что не выпускать их за порог дома. А когда разговаривал с сыном, обещал ему по приезду вырвать ноги, если он вздумает записаться в ополчение и пойдет воевать. Богдан уже был далеко не тот юноша из девяносто пятого года и не столь однобоко оценивал конфликт в Донбассе. Понимал он и настроение этих работяг, не веривших ни тем, ни другим. Понимал он и то, что война, в общем, идет за то, что одна сторона хочет сохранить власть, а вторая ее захватить, и кто из них прав…