– Не знаю. Похоже, сделала после развода.

Они просидели в кабинете для допросов еще час, но ответов больше не стало.

Узнав, что пропала девочка, Морозова тут же отправила группу на поиски. Прочесывали лес, деревни и поселки в районе, где было найдено тело Эмилии. Отправили водолазов на поиски еще одного тела в реке. Прошерстили округу, опрашивая жителей, но никто ничего не видел и не слышал. Найти ребенка как иголку в сене – было бы настоящим чудом.

Тем временем лаборатория подтвердила личность погибшей: Эмилия Леонидовна Мышкова.

Морозова приехала в квартиру, которую снимала жертва. Эксперты-криминалисты уже провели осмотр, но следователь хотела увидеть все своими глазами. Старый дом с вонючим подъездом, все стены в котором исписаны пародиями на граффити и нецензурщиной. На лестничной площадке валялись окурки и банки из-под дешевого пива. Подойдя к нужной квартире, Морозова услышала, как открывается соседняя дверь. Выглянула пенсионерка, маленькая, сухонькая, с гулькой белесых волос. Божий одуванчик. Морозова представилась и спросила, можно ли ей задать пару вопросов о соседке.

Бабушка ответила, что уже говорила с полицейскими, но Морозовой не отказала. Пригласила войти, заварила чай и уставила стол вазочками с печеньем и конфетами.

– Вы общались с Эмилией? – Морозова вежливо поблагодарила за угощения и сразу перешла к делу.

– Не особо, – старушка пододвинула конфеты ближе к гостье и громко отхлебнула чай. – Она была скрытная. Жила с дочкой тихо, ниже травы, почти и не видно было их. А с девочкой что ейной?

– Пропала. Но мы все силы отправили на поиски, – постаралась утешить заохавшую старушку Морозова. – Не знаете, где девочка могла бы быть? Может, Эмилия с кем-то ее оставляла, когда уходила?

– Нет, – уверенно ответила бабуля, – везде дочку таскала с собой. Даже в свой бесовской театр.

– Бесовской театр? – с интересом переспросила следователь. В этом направлении можно было бы копнуть. – Расскажите подробнее.

– Не знаю, как они это называли, но дьявольщиной попахивало, – старушка скривилась. – Эмилия зазывала как-то всех соседей на спектакль. Я сходила раз, думала: театр, искусство. Но представление очень уж странное было. После их бесовщины пошла в церковь на исповедь.

– А что там было?

– Я уж и не вспомню сейчас, это года два назад было. Но ощущение неприятное до сих пор. Потом больше не ходила ни разу.

– Где проходил спектакль? – Морозова взяла ручку и блокнот.

Пенсионерка задумалась, вспоминая точный адрес. Следователь записала и задала еще один вопрос:

– Может, вы знаете еще кого-то, кто участвовал в спектаклях?

Но старушка ничего нового не добавила: крестилась и повторяла только “бесовщина”, “сатанизм”. Морозова хотела уходить, а хозяйка все не отпускала и болтала. Обещала рассказать что-то еще про Эмилию или Еву, но ничего стоящего не сообщила.

Морозова поблагодарила и встала из-за стола. Старушка всучила ей несколько конфет и предложила заходить еще, если что-то будет нужно.

11 августа 2015 года

Эйфория закончилась. Когда сегодня наутро я осталась одна, мысли снова налетели как цунами. Опять стало трудно дышать, соленая вода жгла глаза. На один день почувствовала себя нормальной. Но разве так можно?

Зашла в детскую. Не была там с последнего дня перед родами… Одинокая кроватка, пеленальный столик, комод, набитый одеждой на первое время, бутылочки, соски, склад памперсов – всё покрылось толстым слоем пыли. Открыла шкафчик и утонула в непригодившейся одежде. Смешные бодики, малюсенькие носочки, тонкие белые шапочки. Мягкие, шелковистые.

Руки со всей силы сжали намокшую кофточку. Надоело тонуть в слезах и соплях. Сбегала в ванную и умылась, вернулась в комнату с тряпкой и ведром. Полдня пролетело незаметно за вылизыванием детской. Даже не знаю, почему мне вдруг захотелось убраться, но, смотря на чистую мебель, вдохнула полной грудью. Розовые стены, казалось, ожили и улыбались мне.