Мощная атака обрушилась на Пресню 17 декабря. Жестокий артиллерийский обстрел начался еще до рассвета. Канонада продолжалась до четырех часов дня, и к утру 18 декабря сопротивление было сломлено. Царские войска вошли в рабочий район и быстро очистили Пресню от баррикад. Лев Троцкий, тогда двадцатишестилетний лидер революционеров, позже назвал восстание «могущественным прологом к революционной драме 1917 года»[12].

Иван Ильич, как и большинство предпринимателей крестьянского происхождения, сделавших карьеру во время быстрой индустриализации страны, понимал, что дни царского правления сочтены. Как человек, близкий к дирекции фабрики, он был очевидцем «революционной борьбы русского пролетариата»[13]. Он молился о мирном переходе к какой-то более демократической форме правления, но при этом был уверен, что царя свергнут. Он был также уверен, что неминуемо потеряет состояние, нажитое совсем недавно, комфортную жизнь, которую устроил для себя и своей семьи, и три дома, находившихся в его владении. Идея вовлечь Николая и Сергея в текстильное дело, казалось, обречена на провал.

Иван Ильич был реалистом. Он полагал, что за восстанием последуют еще более жестокие, чем прежде, репрессии, а за ними – новый виток ненависти к монархии. Состоятельные русские вроде него опасались неизбежной революции и уже уезжали за границу. Было ясно, что поток иностранных инвестиций – британские, французские, немецкие деньги, которые подпитывали его дело, – скоро иссякнет. Иван Ильич был состоятельным и уважаемым жителем Пресни. Через несколько лет его выберут членом Московской городской управы. До Декабрьского восстания 1905 года он купил землю и сад на Средней Пресне, где построил три дома и четыре флигеля. Когда началась революция, он испугался, что не только потеряет землю и состояние, но и будет вынужден покинуть страну.

Человека более слабого, менее богобоязненного, не столь заботливого семьянина такие размышления повергли бы в глубокое отчаяние или подтолкнули к быстрому отъезду за рубеж. Но Иван Ильич был патриотом. Он верил, что Россия достойна нового общественного устройства, и был готов внести свой вклад в то, чтоб его приблизить.

Следующие несколько месяцев на Пресне было неспокойно. Рождество прошло грустно. По улицам бродили встревоженные горожане, многие из них размышляли над отъездом из страны. Александра Михайловна старалась сделать так, чтобы в доме Вавиловых все было по-прежнему, будто бы вокруг ничего не происходило. Иван Ильич неизменно ходил на фабрику и не поощрял застольные обсуждения штурма. Исключением были только слова за упокой жертв восстания в общей семейной молитве утром и вечером каждого дня.

Делая вид, что в доме царит нормальная жизнь, Александра Михайловна устроила большой праздник в день святого Николая в честь именин сына, и гости по обыкновению играли в шарады и другие игры. Школы были закрыты, и она старалась не выпускать мальчиков одних на улицу. Когда им все же удавалось проскользнуть мимо нее, Александра Михайловна присматривала за ними через кухонное окно. А если иногда они пропадали из виду, выходила на крыльцо и звала их домой. Те, кто видел ее на кухонном, хозяйственном крыльце, мог принять уважаемую мать семейства за челядь. Она была смуглой, всегда одевалась в черное и повязывала черный платок, как прислуга.

Жизнь не всегда была такой безбедной. Отец Александры Михайловны, Михаил Асонович Постников, был художником-гравером на текстильной мануфактуре. Когда его дочери было шестнадцать, отец привел Ивана Ильича с работы к ним домой, и молодые люди тут же влюбились друг в друга. Он был очарован ее большими глазами и добрым лицом, она – его привлекательностью, прямотой, набожностью, уверенностью в себе и силой характера.