– Никакого Сурового я не знаю! – закричал Коля. – Я просто понять хочу! Разобраться!

– Некогда разбираться! – отпустило Колю дерево. – Идти надо. Ты где свалился?

– Я не знаю. Я долго шёл, пока не придумал на другую сторону подняться, – ответил Коля.

– Эх, плохо. Можем не туда выйти. Была не была! Хватайся крепче за ствол. Выбираться пора, – сказало дерево и решительно схватилось за другую стену оврага.

Коля поспешно взобрался на сухой ствол дерева, когда то стало подниматься по стене оврага.

– Я одного понять не могу, – скрипел Дуб. – Как ты в лесу оказался?

– Я упал в колодец. Но он был ненастоящий. Бутафория. С зеркалом внутри, – объяснял Коля, болтаясь на стволе.

– Колодец. Ага. Зеркало. Конечно, – мотало ветками дерево. – Только ж этого мало. Может, тебя привёл кто?

– Нет. Я сам. Упал. Случайно, – отчитывался, Коля. – Ох!

– Чего ох? – скрипело дерево, выбравшись из оврага.

– Леса нет, – простонал Коля и стал на ноги.

Вокруг колосилась сочная трава. До горизонта расстилалась чистая равнина, и только сбоку невдалеке что-то блестело на ярком солнце.

– Не то место, – каркнуло дерево.

И Коля увидел, что ворон, летевший за ними, сел на нижнюю ветку.

– Не то, – поникшим голосом подтвердил Коля. – Возвращаемся в овраг?

– Да ты что? Ни в коем разе! – решительно махнуло ветками дерево. – Пойдём напрямки. Вон и река воспоминаний. Вброд перейдём и прямо к лесу выйдем.

– Как с оврагом? – не выразил надежды Коля.

– Не боись, малец. Я с тобой! – поспешило дерево к блестящей ленте реки.

– А всё-таки почему вы мне помогаете? – не отставал Коля.

– Я? Тебе? – удивилось дерево. – Ах да! Я ж тебе помогаю! Понимаешь, малец, людям в нашем мире без проводника нельзя. Обломают ветку – и пиши пропало. Будто не было ничего. А ты говоришь, что пришёл сюда один. Подозрительно это всё, конечно. Ложись! Утки летят!

– Чего? – стал вглядываться в безоблачное небо Коля.

– Ложись! – командовало дерево. – И представь, что ты ещё не родился. А то пролетят – и на год состарят. С утками этими сутками никакого сладу. Ложись, говорю.

И дерево рухнуло на траву, примяв Колю нижними ветвями. Он бухнулся рядом. Отчаянно пытался понять, что же ему нужно представить и как это "ещё не родился". Решил, что это означает, что он ещё в животе у матери. Подогнул колени, свернулся калачиком и представил себя внутри живота. Вдруг все шумы прекратились, стало спокойно и снаружи, и внутри самого Коли. Прошли все беспокойства. И Коля расслышал биение сердца.

За свои двенадцать лет он редко позволял себе думать о родной матери. Когда был совсем маленький, просто не знал, что это такое. А потом одного мальчика из их группы готовили к усыновлению. Он вернулся с какой-то долгой прогулки и заявил, что теперь у него будет мама Таня, самая красивая и самая добрая. Он будет с ней жить, без других детей, в отдельном доме. И она будет его любить.

Катя тогда расплакалась и сказала, что она тоже хочет в отдельном доме с мамой Таней и чтобы та её любила.

Но с любовью всё не так просто.

Нянечка, тётя Глаша, часто говорила детям, что любит их или не любит. Её любовь ещё нужно было заслужить.

– Вот тебя, Витя, я не люблю, потому что ты писаешь мима горшка и за тобой вечно подтирать надо, – отчитывала тётя Глаша одного из воспитанников детского дома. – А вот Валечку люблю. Она всегда в горшок попадает.

– Потому что у неё писюна нет, – отстаивал своё право на любовь тёти Глаши Витя. – Она сидит и попадает.

– А ты что, сесть не можешь? – возмущалась нянечка.

– Не могу. Я узоры рисую, – отвечал Витя.

– Ты рисуешь, а мне вытирать! – возмущалась тётя Глаша. – Не люблю тебя!