Прежний дядька братьев Игнатий Шелепов (Игнуша) из Смоленска очень хотел получить работу в доме Владимира Михайловича, но «взять его я не могу, – писал Владимир Николаю, – потому что слишком запивает».
«Слишком запивали» не только бывшие дворовые, но и дядя Павел Алексеевич Каретников, на похоронах которого, по словам его сестры, «было выпито всеми, приходящими поминать, 4 ведра водки в один день». Может быть, насмотревшись на повальное пьянство, Николай Михайлович стал столь нетерпимым к «закладывавшим за воротник».
Детство Николая и Владимира прошло в постоянном контакте с дворовыми. Братья наслаждались свободой, испытывали радость от простых вещей, например от лежания на сене. И так созвучны были эти чувства описанному в «Барчуках»:
«Вот славно! Прелесть как спать на соломе! – говорил в восхищении Саша.
Высокая черная фигура старика-караульщика, Евсея, глядела на нас сверху, добродушно улыбаясь, будто удивляясь нашему удовольствию.
– Проказники! – ласково бормотал он, с какою-то любовью разглядывая нас, смирно улегшихся рядком… – Ишь, гнездушки себе поделали!.. А ведь узнает маменька, небось высекет; ай нет?»
Братья Пржевальские легко находили общий язык с простыми людьми и хорошо обращались с теми, кто служил в их доме или имении. Особенно высоко они ценили человека с охотничьими способностями.
Николай Михайлович платил пенсию не только матери и дяде, но и мамке Марье (по 12 руб. в год) и няне Макарьевне (25 руб. в год пенсион и по 5 руб. в месяц жалованье) (Дубровин, 1890, с. 276).
Перед отъездом в последнее путешествие он наказал управляющему «обставить Макарьевну так, чтобы она не скучала. Я на все согласен, лишь бы моя любимая старуха могла жить покойно» (Дубровин, 1890, с. 448). Макарьевна скончалась от воспаления почек вскоре после отъезда путешественника из имения Слобода. Эта весть застала Николая Михайловича в Москве. «Ведь я любил Макарьевну, как мать родную. Тем дороже для меня была старуха, что и она любила меня искренно» (Дубровин, 1890, с. 454). Он распорядился похоронить ее возле церкви в Слободе, на следующий год поставить ей памятник, посадить цветы и обнести могилу забором[82]. Положенные ей жалованье и пенсион за 1888 г. в сумме 65 руб. велел отдать ее родственникам.
Николай Михайлович не предполагал, что переживет любимую няню только на полгода.
Учеба в гимназии. Военная служба
Смоленская гимназия (1849–1855)
«В 1849 году отвезли меня в Смоленск, где определили в гимназию, прямо во второй класс. Здесь, в городе, для меня и брата нанят был флигелек за два с полтиною в месяц, а в гимназию платили тогда за ученье пять рублей в год» (Пржевальский, 1888а, с. 529).
Гимназия в период отрочества Николая Пржевальского была уже старейшим учебным заведением Смоленска. Она пережила к тому времени ряд учебных реформ[83], но по-прежнему продолжала ютиться в старом обветшалом помещении, которое находилось недалеко от нынешнего Сельскохозяйственного института (Большая Советская ул.,10/2).
Здание часто ремонтировали, и случалось, что ремонт затягивался до ноября. Это очень радовало Николая и его брата Владимира. Они подолгу оставались в Отрадном и с удовольствием охотились в родных местах. Охотничьим забавам братья предавались и в окрестностях Смоленска. По словам их товарища по гимназии Я. А. Сердечного, Николай «употреблял все средства и разные предлоги, чтобы убежать в окрестности Смоленска и побродить по лесам и полям». Но такие вольности были возможны только в старших классах.
В первые годы учебы в гимназии за братьями строго присматривал дворовый человек Игнат Шелепов (Н. М. Пржевальский и его путешествие…, 1881, с. 166). Он отводил и приводил их в гимназию, выдавал завтраки, сопровождал на прогулках при играх с одноклассниками. Одних Николая и Владимира никуда не пускали. Мальчики были очень активными, и дядька Игнат часто жаловался их матери, что с «паничами сладу нет, что они шалят». Самую большую «шалость» Николай устроил, когда был в шестом классе: он выбросил в Днепр гимназический журнал с отметками учеников.