Крестьянский вопрос, которому предстояло занять после 1830 года такое видное место во внутренней политике императора Николая, за данные годы почти совсем еще не выдвигался на очередь. Все дело ограничилось частичными мерами. 12 мая 1826 г. был издан манифест, которым рассеивались ложные слухи об освобождении помещичьих крестьян и об освобождении казенных от платежа повинностей, что давало повод к крестьянским волнениям. Двумя рескриптами на имя министра внутренних дел (19 июля и 6 сентября 1826 г.) предписывалось дворянству «христианское и сообразное с законами обращение с крестьянами». В первом из этих рескриптов находилось, однако, уже заявление, что «порядок в отношениях между крестьянами и помещиками, их заботливостью и предварениями соблюденный, всегда будет предметом… особенного внимания государя». В 1827 г. было запрещено отдавать крестьян в работу на горные заводы, а в 1828 г. было ограничено право помещиков ссылать крестьян в Сибирь.

Сделав обзор внутренней политики императора Николая I за первые годы его царствования, нам предстоит теперь рассмотреть его внешнюю политику приблизительно за то же время. Такому рассмотрению не мешает предпослать несколько общих замечаний о политической системе императора Николая I в области внешних отношений.

Подобно тому как внутренняя правительственная деятельность первых лет николаевского царствования рассматривается как период колебаний между преобразовательными начинаниями и определенно-консервативной программой, так и внешнюю политику императора Николая I до 1830 г. характеризуют иногда как временное отступление от того принципа легитимизма, который позднее окончательно становится руководящим началом его политической системы. Подобное отступление видят обыкновенно в соглашении 1826–27 гг. России с Англией и Францией и их совместном выступлении по греческому вопросу. Выступив-де в данном случае, согласно традиции русской политики на Востоке, защитником реальных интересов России, император Николай I после июльской революции 1830 г., не оставляя вполне в забвении задачи русской восточной политики, видит в себе прежде всего защитника старого порядка в Европе и, защищая отвлеченный принцип, идет в своей политике иногда вразрез с реальными интересами своей страны. Подобный взгляд на характер внешней политики императора Николая I требует, однако, значительных оговорок.

Само представление об «отвлеченном» характере начала легитимизма не только по отношению к политике императора Николая I, но и по отношению вообще к европейской политике первой половины ХIХ века, страдает большой односторонностью. В сущности говоря, не было ни одного момента в истории Европы, когда то или другое государство руководствовалось бы принципами Венского конгресса и Священного Союза исключительно как отвлеченными началами. Эти так называемые «принципы 1815 года» покрывали собой всегда вполне определенное реальное содержание. Легитимизм начала ХIХ века был своего рода новым обоснованием системы политического равновесия в интересах государств старого уклада. Теоретически принцип охранения старого порядка, практически он ставил себе задачу положить преграду прежде всего новому политическому усилению Франции и становился на пути дальнейшего роста мирового значения Англии. Очаг революционных движений, Франция в начале ХIХ века как бы возвращается к своей традиционной агрессивной политике XVII–XVIII веков, что было теперь выражением мощи ее нового общественного уклада, только что пережившего внутреннее политическое обновление. С середины двадцатых годов эта политика принимает определенно колониальную окраску и, как таковая, сталкивается с новым фактором – экстенсивной колониальной политикой Англии. Одной из арен столкновения политического влияния Англии и Франции делается Ближний Восток – собственно Турция, Балканский полуостров и Египет. Две соперничающие между собой силы, английская и французская политика, идут под одним и тем же идейным флагом. Этот флаг – рождаемые в бурях французских революций идеи правового государства и демократического общества. На мало початой почве стран Востока и далекого Запада, в Египте и Турции, на островах Архипелага и в Морее, в латинских государствах Южной и Центральной Америки эти идеи прокладывают теперь новые пути и расчищают новые арены для приложения промышленных сил Англии и Франции; в центральной Европе они сметают обветшавшие политические и общественные формы и дают выход новым стремлениям европейских народностей, чающих создания национально более сплоченного и политически более обновленного государства.