Однако храм Св. Николая Чудотворца в городе Бари нуждается еще во многом и мы надеемся, что пример благочестивого иноверца вызовет отклики во многих русских сердцах, в силу чего сообщаем адрес настоятеля храма отца Андрея Копецкого, с помощью Божией закончившего свой подвиг.

Адрес о. Андрея:

Rev. А. Kopezky, Chiesa Russa

Corso Sicilia 130, Bari, Italia.

«Наша страна», № 274,

Буэнос-Айрес, 21 апреля 1955 г.

Передо мной пачка смятых, изорванных тетрадей. Многое прочесть уже нельзя, иное стерлось, иное за писано неразборчиво. Писал в тряском товарном вагоне, в хаосе разрушенных городов, в полутьме бомбоубежищ…

1942–1950 гг., Ставрополь-Берлин-Рим[34]

В этих пунктах поставлены главные вехи пройденного пути, пути поисков и метаний, жуткого и скорбного пути «нового» эмигранта…

5 августа 1942 г., совхоз Демин, хутор близ Ставрополя

Позавчера город взяли немцы. Происходит интересный процесс: спадают маски. Наш бухгалтер оказался священником, тракторист – убежавшим из Колымы казаком, кладовщик – тоже беглым из какой-то ссылки тамбовским крестьянином. Я тоже снял свою – сторожа совхозного сада.

Маски спадают и с душ. Когда мимо совхоза пронесся первый патруль немецких мотоциклистов, наш зоотехник, молодой парень, активист и главный оратор на всех собраниях, облегченно вздохнул:

– Кончилась чёртова советская власть.

Мы собрались в опустевшей совхозной конторе.

– Что теперь будет?

– Известно что! – отозвался ка зак, – под немцем будем. Он порядок наведет.

– Порядок, это конечно, – рассуждает тамбовец, – мы не против того. Порядок нужен. Только ведь он для себя стараться будет. Не иначе.

– И тебе останется. Хуже не будет…

– А Российской Державы не установит? Какая была при царском ре жиме?

– Чего захотел! А царя где возьмешь? Всю Фамилию перебили.

– При НЭПе сообщали в газетах об императоре Кирилле, – говорит священник-бухгалтер. – Только, кажется, помер он[35].

– Може сыны от него остались? – допытывается тамбовец.

– Неизвестно.

– Эх, кабы своего! Что б свою русскую линию гнул… для народа!

12 сентября 1942 г., Ставрополь

Я вернулся в город и, пользуясь хаосом первых дней новой власти, занял комнату. Много офицеров. Узнав, что я говорю по-немецки, они охотно знакомятся, расспрашивают и сами рас сказывают. С некоторыми из них я даже сблизился. Вот, например, д-р Шуле[36], глава их пропаганды, вдумчивый, глубокий и хорошо знающий нашу эмиграцию в Германии. Это мне особенно интересно.

– О, да! Русская колония в Берлине очень значительна, – рассказывает он мне, – там живут ваши генералы Бискупский, Лампе[37]. Много русских ресторанов, церкви, газеты, издательства…

– А политическая жизнь?

– Конечно, вы, русские, не можете жить без политики. Есть группы, партии.

– Какое течение преобладает?

– Трудно сказать. Пожалуй, монархисты.

– Значит, есть возможный монарх? Претендент? Кто он?

Лицо д-ра Шуле разом каменеет.

– Я далек от деталей русской политической жизни. Не знаю.

Словоохотливость немцев всегда имеет предел. В каждом из них сидит «орднунг»[38].

26 декабря 1942 г., Ставрополь

Узнал. В сочельник один бывший «русский» немец подвыпил и проболтался.

Он есть. Его зовут Владимир. Он сын Кирилла. Где Он – узнать не удалось.

Странное дело. Немцы охотно и да же откровенно говорят со мною, даже «Майн Кампф» дали прочесть, что русским обычно строго запрещено, но, как только речь заходит о русской монархии – молчок.

– Ваша монархия умерла и уже не может возродиться.

То же и в нашей газете. Цензура немцев – слабая, но при малейшем упоминании о монархии статья летит в корзину, и обычно любезный цензор превращается в цербера. Почему?