– Как говорит мой папа, эти копейки вы можете разделить между собой!

После чего доходчиво, с точностью до рубля, Фима проинформировал ошарашенных слушателей, как и на чем его и его коллег провели.

– Но это еще не вечер, – завершил первое отделение Фима, – прискорбно, что при той же клиентуре все мы могли бы получить почти тройной доход.

Он достал авторучку, без спроса вырвал листок из начальственного настольного календаря и стал заполнять его цифрами, поясняя их происхождение.

– И каким у нас получается «коэффициент недобора»? Два и восемь! Все это вы могли иметь без ущерба для вашей законопослушной совести, – он поклонился «хозяину», – и без крысятничества по отношению к своим кормильцам артистам! – победно завершил Фима свою сольную партию.

Словно разведчик-нелегал, он достал зажигалку, пододвинул к себе пепельницу и поднес листочек к огоньку.

Заместитель директора брезгливо отодвинул рубли в сторону администратора и обратился к Фиме:

– Извините великодушно, коллега. Кадровый голод. Представляете, с каким материалом приходится работать. Буду вам признателен, если мы исчерпаем этот инцидент за обедом. Ресторан открывается через сорок минут.

– Неплохая идея, ваше превосходительство, – миролюбиво откликнулся Фима.

Когда они устроились за столом, накрытым на двоих, к новому знакомому подошел импозантный мужчина лет под шестьдесят.

– Лёнечка, – обратился к нему «хозяин» филармонии, – познакомься с этим молодым дарованием. Ефим Маркович – редкое сочетание музыкального слуха и коммерческого нюха.

– Просто Фима, – мягко поправил его Морозовский.

– Тем лучше. А это мой старший друг и учитель, многолетний директор этого богоугодного заведения. Мне он позволяет называть себя Лёней лишь благодаря лозунгу: «Ленин умер, но Лёнино дело живет!». А для вас, Фима, первое время он будет Леонидом Осиповичем, как Утесов, но если будете себя хорошо вести – то дядей Лёней.

Сказать, что обед просто удался, было равносильно тому, чтобы назвать Софи Лорен симпатичной. С тех пор, примерно раз в две недели, они обедали вместе. Два года – как уважающие друг друга профессионалы, потом – как начальник с доверенным подчиненным.

Но вернемся в салон. Как уже было сказано, Фима всему знал настоящую цену. Если кто-то думает, что «знать цену» – это правильно и вовремя назвать сумму денежных знаков, то на Рокфеллера он, увы, не потянет. «Знать цену» означает понимать, что для конкретного человека действительно дорого, а что эквивалентно стоимости прошлогоднего отрывного календаря.

Фима неплохо разбирался не только в материальных и интеллектуальных ценностях, но и в людях. Например, он точно знал, когда и для кого лишний раз повторенное на людях звание «заслуженный артист» может быть дороже, чем комплект резины к «Волге» ГАЗ-21. Он уверенно и, главное, научно обоснованно мог сказать:

– Зачем вам домогаться профессора Фишмана? Вы будете счастливы, став клиентом зубного техника Ломако.

Его поражала беспомощность окружавших его взрослых, которые часами могли беседовать, спорить, сплетничать друг с другом обо всем на свете, но были не способны задать друг другу простой вопрос: у вас не найдется пары рулонов линолеума?

Все или почти все знали, что у Фимы есть ответы на этот и тысячу других не менее важных вопросов. Отвечая на них не словами, а делами, Фима вносил немалый вклад в пересечение непересекающихся.

При всем при этом Фима смертельно обижался, когда его принимали за маклера. Маклер? Да это просто обслуживающий персонал, который живет на проценты и чаевые. Психологически он всегда на ступеньку ниже клиента. А то и на целый пролет. Не для того Фима покинул оркестровую яму, чтобы снова смотреть снизу на чужие ботинки! В «салоне Шерер» Ефим Маркович был столь же уважаемым гостем, как и все остальные. Только очень отзывчивым и конструктивным. В интеллигентной среде это являлось немалым капиталом.