– Отлично, – я и правда уже немного охрипла от криков, – отлично!

Наклонилась и с трудом, но чисто из упрямства подняла тяжеленькую, увесистую переносную печь. Прикатила ее к лавке на тележке и выставила на прилавок.

– Тогда за ремонт этой тетушкиной любимой печки одиннадцать монет.

– Как одиннадцать? Договаривались на камень для крыльца! Я же все привез!

Будто мне неизвестно было, что он на пару с кузеном промышлял на заброшенном карьере в горах и нелегально сбывал камень маленькими партиями. Жители Кончинки крутились, как могли, и меня вынуждали.

– Мне пришлось выменивать на починку чайника целый новый железный лист для ремонта, а он изначально не входил в стоимость. Значит, сверх прежнего монета, или я эту, – я оглядела древнюю, но теперь исправно работающую рухлядь, – печку увезу обратно.

– Так зачем обменивала? Хорошее там прежде было железо, годное.

Любимое слово для Кончинки. Годным здесь было все, от дерева до камня, даже если оно рассыпалось в пыль.

Молча, не тратя больше нервы на споры, я сняла с крюка на тележке вместительную полотняную сумку, сшитую девушкой Энис в обмен на реставрацию книжного пресса, поскольку мастерица на досуге еще и книги переплетала. Такими темпами я скоро тоже обзаведусь здесь второй профессией. Из сумки прямо на стойку я высыпала тот самый годный металл, изъеденный ржавчиной до состояния трухи, а сверху не поленилась и выложила более целые кусочки, которые можно было пустить разве что на металлический порошок.

– Возвращаю годный металл, – я выразительно посмотрела на мясника. Тот с очень грустным видом покосился на свой страшного вида нож, вздохнул, отер руки о фартук и полез под прилавок доставать мясо.

– Держи! – рядом с горкой бывшего металла лег пакет с куском мяса, а сверху немного погодя приземлился шпик, – а это крысе твоей. Ничто заразу не берет. Кота запугала. Ядом травиться не хочет. Можешь ее выдрессировать, чтобы ко мне не лазила? Супруга ночью хотела в подпол сойти, да увидела посреди комнаты большую плешивую крысу. Рыжую, вот точно как эта ржавчина. Чуть разрыв сердца не схватила. Еще и у соседей он едва не случился.

Еще бы. Супруга мясника обладала таким громким голосом, что ее визг посреди ночи мог воздействовать на слабые уши не хуже крика мифической гарпии. Подозреваю, в ту ночь нелегко пришлось всем.

– Она долго жила одна, – я пожала плечами, – не думаю, что поддается дрессировке.

Шпик быстро перекочевал в сумку поверх пакета с мясом. Кузнец же любовно огладил отреставрированную печь по покрытому эмалью боку. На что она ему? Модернизирует под коптильню?

– До встречи, – я махнула рукой, вышла из лавки и приметила краем глаза на другой стороне улицы мэра. Так быстро я, пожалуй, не удирала даже от посла.

В домике горела керосиновая лампа, в углу раздавался смачный хруст ужинавшей ржавой крысявки, как охарактеризовал ее мясник, я же, вмиг и почти не пережевывая, проглотила жаренную с мясом картошку и теперь с приятным чувством сытости оглядывала преобразившееся жилище. У окна расположилась мойка, кухонная тумба и шкаф с починенными и оклеенными декоративной бумагой дверцами (ремонт делался из всего, что попадалось под руку или приносилось жителями Кончинки, которых я все еще считала ушлыми, но уже начинала понимать причину сложившегося в городе натурального обмена). Напротив мойки возле стеклянных дверей, ведущих в заросший непролазный сад, стоял барный стол с полками и двумя стульями. Я как раз закончила ремонт второго, потому что один выглядел слишком сиротливо. После шумного отчего дома в моем собственном было чуточку тихо по вечерам. Стойку, на которую принимался товар для реставрации, я так и оставила напротив двери.