Начнем с первого пункта – когда реаниматолог говорит правду.

С точки зрения реаниматолога, все пациенты делятся на три категории.

Первая – с болезнями не тяжелее насморка, по реанимационным меркам, естественно. Например, пневмония, затрагивающая 1–2 доли из 5 имеющихся. Или аллергия, при которой пациент дышит свободно, с нормальным давлением, кожа у него не слезает, по крайней мере, не вся. Туда же – кровотечение, остановленное хирургом, эндоскопистом или остановившееся самостоятельно после пары доз плазмы, когда пациент вполне себе компенсируется на солевых растворах и не требует эритроцитов и прочих премудростей.

Вторая категория – это реально реанимационные больные, у которых шансов выжить, например, 50/50 или того меньше. К примеру, пневмония 3–5 долей, отек легких, кровопотеря с нарушением свертывания. Сепсис с полиорганной недостаточностью. Панкреонекроз с инфекционно-токсическим шоком. С такими пациентами возятся, над ними шаманят, их тащат и вытаскивают, с ними рядом простаивают сутки напролет, предоставив всю первую категорию медсестрам.

И третья категория – пациенты, у которых шансов выжить нет от слова совсем. Часто это терминальная онкология. Тромбоз артерий брюшной полости с некрозом (гибелью) всего кишечника. Да мало ли что еще. Этим больным облегчают состояние, а после смерти говорят: «вылечился», что означает «отмучился». Никакой иронии, сами себе реаниматологии желают смерти быстрой и легкой, желательно во сне, можно медикаментозном.

Рассмотрим ситуацию самую простую, когда вы сами пациент. И почему-то можете говорить. При любом раскладе вам скажут, что все в порядке. Вот сейчас полечимся, и все станет хорошо. Все разглагольствования про право пациента на информацию работают где-то там, во внешнем мире. Реаниматологи слишком хорошо знает, как влияет настрой пациента на исход болезни. Самая унылая ситуация, когда ты тут бьешься, как рыба об лед, а он просто не хочет жить. Убить такого хочется! Так что все в порядке, а впереди сплошной зашибись. И только уже реально спасенному больному, в дверях, могут тактично так объяснить, что вообще-то он уже почти побывал в лучшем мире. И искренне пожелают больше сюда не возвращаться.

Ситуация сложнее, когда вы – взволнованный родственник.

Ну вот относится ваш брат, к примеру, к первой категории. Вы можете предположить, что все не так плохо, если реаниматолог выйдет к вам, лихорадочно листая историю болезни. Это значит, что он пациента не помнит. То есть он его принял, дал назначения, а дальше за ним следят сестры. Ну крованула язва. Ну эндоскопист остановил кровотечение. Все хорошо, до утра понаблюдаем, завтра – в отделение. Думаете, вот прямо это реаниматолог вам и расскажет? Ага! А если за ночь еще крованет? А зонд сместится и вовремя никто ничего не заметит. А в лаборатории прибор глюкнет и снижение гемоглобина не покажет. А когда все выяснится, то накровит уже два литра, его возьмут на стол, а плазмы и эритроцитарной массы нужных не окажется, и пока их привезут, уже будет ДВС (синдром диссеменированного внутрисосудистого свертывания, осложняет, в числе прочего, тяжелые кровопотери), и ничего не срастается, швы разойдутся, и будем мы потом долго и мучительно лечить перитонит… А кто будет виноват? Тот самый реаниматолог, который заверил родственников, что все будет хорошо. Так что пока больной в реанимации – он умирает. И точка. А про все хорошо будем говорить по дороге в отделение. И еще искренне пожелаем этому больному назад не возвращаться. А то всякое бывает.

Или вот еще хлеще, больной из второй категории. К родне такого пациента реаниматолог выйдет, скорее всего, без истории болезни в руках, потому что все ее содержание он и так помнит наизусть. И скажет, что все плохо и шансов почти нет. Лечим, боремся, но мы не всесильны. Хороший признак, если он скажет «без ухудшения», «небольшая положительная динамика», «тенденция к стабилизации». Большего вы от него не добьетесь, хоть нож к горлу приставьте.