Шеф белее мела. Если утром он был как снег, то теперь выглядел так, будто у него вот-вот случится инсульт. Мне стало жаль его. Но это бизнес, тут голос бывшего руководства ничего не значил. Сейчас принимать жизненно важные решения для кафе – задача, судя по всему, очень плохих, мерзких типов.

Пыталась не смотреть в их сторону. Отвернувшись спиной к залу, начала перетирать и без того до блеска вытертые бокалы. Слышала, как Михал Михалыч устроил экскурсию по залу, рассказывал о каждой мелочи, как маленьким детям «Тут у нас столики, тут стулья». Бар, Слава Богу, пока их не интересовал.

Он продолжал мямлить о новых салфетницах и полках, которые недавно заменили. О постоянных клиентах, которые любят засиживаться допоздна, о надёжных поставщиках и предстоящих корпоративах, которые мы успешно обслуживаем уже много-много лет.

– Бармен, – услышала знакомый глубокий голос и похолодела, – почему спиной к посетителям?

Тысяча раз чёрт! Обернулась так медленно, чтобы успеть перевести дух и морально подготовиться к нежеланному диалогу. Вчерашний пассажир стоял у стойки и смотрел на меня в упор. Теперь смогла разглядеть его лучше. На вид лет 38, серьёзный, сильный, высокий. В машине казался меньше ростом, а теперь поняла, что едва достану ему до плеча.

– Я вас слушаю, – едва выдержала изучающий взгляд серебристых глаз. Он прожигал насквозь, очень мешал думать и дышать.

– Пожалуйста, кофейный фраппуччино с белым шоколадом и без пенки.

– Что? – Округлила глаза, и почувствовала, как лицо медленно вытянулось. Кофемашина выдавала максимум пять видов кофейных напитков. Остальное только в Старбаксе можно заказать, но как ему это скажешь?

Губы мужчины тронула снисходительная улыбка. – Я понял, у вас такого нет. Тогда двойной эспрессо. С собой.

От напряжения руки мелко задрожали, но выполняли всё на автомате. Стакан в машину, две ложки кофе в контейнер, кнопка запуска. Как вести себя дальше я не знала. Смотреть на него с такого близкого расстояния очень не хотелось. Гад уж больно красивый. Узнал меня, как пить дать. И таращится теперь, измывается. Чтоб его!

Пока машина работала, остальные мужчины обсуждали что-то с шефом. Катя и Карина торчали неподалёку, в ожидании посетителей, которых как назло до сих пор не было. Вот вам и рентабельное заведение. Скоро полдень, а мы ещё никого не обслужили.

А этот мажор сложил локти на стойку, и пялился на мою грудь, на лицо, потом опять на грудь. Мне некуда было деться. Пришлось отчаянно вглядываться в кофемашину: так пилила её взглядом, будто рассчитывала, что кофе от этого заварится быстрее.

– Вас не учили улыбаться клиентам? – вдруг спросил он, стараясь уловить мой взгляд.

Делай вид, что забыла его. Только не спались! Тебе нужна эта работа! Да что же такое со мной? В голову ничего умного не пришло, поэтому продолжала молчать, словно глухонемая. Просто подала кофе, а затем растянула губы в фирменной неискренней улыбке.

– Пожалуйста. С вас 50 гривен. Чаевые оставьте себе.

Автоматом вылетевшая фраза ошарашила меня, и, видимо, его. Но я всегда так говорила, если мне не нравился клиент. С ехидно-милой улыбкой и каменным выражением лица, к которому не подкопаешься, отшивала обидчиков. Вроде ничего особенного, но на чрезмерно раскрепощённых студентов и обнаглевших выпивох это действовало отрезвляюще. Извинялись, уходили, понимая, что нагрубили или вели непростительно оскорбительные речи.

Но в данном случае мой язык сыграл со мной злую шутку, подлив масла в огонь и показав, что я отлично помню вчерашнее. Однако мужчина, словно, пропустив всё мимо ушей, не спеша, достал бумажник. Выложил на стойку купюру в 500 гривен и чётко сказал: «Без сдачи».