Да, Пушкин не миновал Никитский бульвар. Когда здесь поселился Гоголь (о чем – далее), актерам Малого театра он блистательно читал «Ревизора», у него бывали Аксаковы, Тургенев. В особняк на бульваре напротив комнат Гоголя, когда там жил директор императорских театров Федор Кокошкин, постоянно наведывались все известные и начинающие актеры, литераторы и музыканты.

О прогулках Чайковского свидетельствует письмо Балакирева, где тот советовал молодому композитору, прежде чем сочинять музыку, «воспламениться планом». После чего предлагал: «Тогда вооружитесь мокроступами и с палкой отправляйтесь шествовать бульварами, начиная с Никитского, проникайтесь вашим планом, и я убежден, что, не доходя Сретенского бульвара, у вас уже будет какая-то тема или какой-нибудь эпизод». Возможно, этим советом Петр Ильич воспользовался.

Подобно Гоголевскому – Никитский бульвар со стороны центра, Белого города, большей частью остался приземистым, каким выглядел в ХIХ веке. А с другой стороны стал многоэтажным, что видно с первого взгляда.

Ворота и бульвар рушили в несколько приемов. В пятую годовщину советской власти, 5 октября 1922 года при жизни Ленина вышло решение исполкома Московского Совета «О сносе ц. Бориса и Глеба на Арбатской пл., как стесняющей движение, и в связи с новой планировкой города». Власти Хамовнического района этот акт вандализма лживо обосновывали интересами народа, утверждая, что «церковь расположена как бы на островке Арбатской площади, причем со всех сторон наблюдается усиленное и беспорядочное движение, грозящее жизни и безопасности проходящим гражданам».

Приговор привели в исполнение в 1930 году, когда началась прокладка линий метро. Первое упоминание о церкви Бориса и Глеба относится к 28 июля 1493 года. Под этим днем летописец помянул о большом московском пожаре: «…и выгоре посад за Неглимною от Духа Святого по Черторыю и по Борис Глеб на Арбате». Церковь Святого Духа стояла на месте наземного вестибюля станции метро «Кропоткинская». Вблизи нее протекал ручей Черторый, упрятанный в ХIХ веке в трубу. Каменной взамен деревянной церковь стала при отце Ивана Грозного, великом князе Василии III. Второй раз ее возвел в камне много строивший при Екатерине II потомственный архитектор Карл Бланк. Ему императрица заказывала в Москве церкви, поручила составить проект Воспитательного дома, самого грандиозного здания города, рассчитанного на десять тысяч подкидышей и сирот, живших с воспитателями и врачами под его крышей до совершеннолетия.

Церковь Бориса и Глеба на месте обветшавшего храма Карл Бланк построил «в ярких формах барокко», благодаря щедрому вкладу Алексея Бестужева-Рюмина, неподкупного вельможи, испытавшего на себе превратности судьбы. Его, вице-канцлера и канцлера, ведавшего дипломатией России, «не запятнавшего себя никакими осязательными доказательствами милостивого расположения иностранных дворов», дважды судили за мнимую государственную измену. Приговаривали к четвертованию и смертной казни. Из ссылки его вернула Екатерина II, пожаловавшая никогда не воевавшему дипломату звание генерал-фельдмаршала. На радостях семидесятилетний приверженец молодой царицы в память о случившемся чуде дал деньги на церковь.

Храм украшал Арбатскую площадь. Купол и шпиль колокольни поднимались над домами бульваров и улиц, окружавших площадь. Борис Пастернак, в молодости живший поблизости, незадолго до смерти помянул церковь в «Вакханалии»:

Это стихотворение-воспоминание он первоначально сочинил в другом размере, с деталями былой жизни, в которой участвовал и как стихотворец, и как прихожанин, ощущая при богослужении запах сосны от шушунов молящихся старух и любуясь золотом риз в «полутьме дымно-сизой»: