– Только не открывай коробки.
– Хорошо!
– Там древнее зло. Скверна.
– Хорошо!
– Русская скверна самая скверная.
– Хорошо!
– Да что же здесь хорошего!
– Говорить по-таджикски. Ругаться по-русски! Хорошо!
Филолог махнул обречённо рукой и вышел из подвала.
«Tempus consilium dabit», – пробормотал он и углубился в страницы объявлений.
– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — —
Tempus consilium dabit (лат) – «Время покажет»
Жили-были. Кондуктор
Жила-была кондуктор. Суровая женщина, воспитанная жёсткой эпохой. Никто не видел, чтобы она когда-нибудь улыбалась. Какие могут быть улыбки, когда вокруг шныряют зайцы? Держи ухо востро, товарищ!
Вид у кондуктора был внушительный. На неохватной груди валуном сумка с рулоном билетов. Короткая стрижка, глаза-точки, усики. Неизменный красный спортивный костюм, облегающий мощную стать.
Она любила те времена, когда несла вахту на узеньком, душном автобусе. Билеты тогда стоили копейки, кондукторское место возвышалось недалеко от задней двери. Обзор был прекрасным, а взор таким, что не требовалось сходить с престола – пассажиры спешили первыми. Те безумцы, что отваживались дожидаться кондуктора, были обречены на очень неприятный разговор. Но таких было мало. И всё же…
Как-то раз в автобус заскочил заморыш-очкарик. Уцепился за поручень и уставился в окно. Кондуктор испепеляла замухрышку взглядом, но казалось, он не чувствует ожогов. И тогда она поднялась. Двинулась, словно цунами на японскую деревушку.
Выдержала паузу (тут у людей обычно начинали шевелиться волосы на затылке), голосом (что-то среднее между рыком и громом) обрушилась на свою жертву:
– Ну?!
– Антилопа Гну, – последовал ответ. – Изящное, между прочим, животное.
– Не поняла?
– Сочувствую, – очкарик пожал плечами.
Кондуктор слышала, как в груди клокочет лава. В стёклышках отражались красные точки.
– Ты чё, умник?
– А разве не видно?
– Оплати проезд, клоун!!!
– Не верю! – вскричал плюгавец. – Здесь необходима пауза.
Он театрально воздел руки:
– О! Плати! Больше пафоса, страсти…
Договорить ему не дали. Ухватив наглеца за ворот, тяжёлая кондукторская рука влекла его к выходу. Двери с шипением открылись…
– А у вас молоко убежало!..
Хватка внезапно ослабла. Кондуктор вспомнила, что утром ставила кастрюлю на плиту. Но выключила ли? Эта мысль, словно ушат холодной воды, окатила кондуктора. Огонь угас, лава застыла. Кондуктор бросилась к водителю. Но что он мог сделать?
Она уже не могла сидеть. Спешила к пассажирам, молча рассчитывала и непрестанно смотрела на часы.
Подходя к дому, кондуктор чувствовала, как по спине ручьями бежит пот. Что только не рисовалось в её голове!
В кастрюле мирно покоилось молоко. Торопясь, кондуктор забыла повернуть ручку. «Уф!» – выдохнула она, достала из кармана платок и вытерла лицо.
…Кондуктор в домашнем халате задумчиво глядела в кастрюлю. Когда молоко закипело, случилось удивительное. Губы вдруг расплылись …и на лице засияла самая настоящая улыбка.
С тех пор, всякий раз, когда кипятила молоко, она непременно улыбалась.
Время
Когда иерею Никитину случалось просыпаться раньше будильника, он не спешил глядеть на часы. Лежал, не открывая глаз, слушал, как беспомощно вязнут в темноте минуты, словно ручейки в песке. Пребывая в невременье, иерей ждал, пока время пробьётся к нему. И оно находило иерея, запускало в него свои тонкие стрелки и тащило на Край света в Море исчезающих времён на Остров накануне. А то и в Перелётный кабак, что Мёртвом доме, на Шпиль к Маятнику Фуко, к Человеку, который был четвергом.
Время нашёптывало: «Здравствуй, грусть. Прощай, оружие». Непрестанно тик-тактывая, вздыхало: «Жаль, что вас не было с нами», укоряло: «Взгляни на дом свой, ангел», спрашивало: «По ком звонит колокол?» и, наконец, ободряло: «Выше стропила, плотники!»