Визгливый крик Верин еще долго стоял в ушах. И как можно только было превратиться в такую истеричку? Не удивительно, что второй ее муж пустил себе пулю в лоб, а третий сбежал на восток с какой-то красоткой. Любой на их месте поступил бы так же – тут даже спорить не приходится.

Шествие началось. Уродливо, неловко, криво. Гроб подняли, взвалили на плечи и понесли. Несли кое-как, и дважды чуть не выронили свою траурную ношу в грязную кашу обочины. Возможно, дождь может быть символом тоски и горя, утери и печали, но только не в этом случае – сейчас он вызывал только раздражение. Шипела под нос Верин, подтягивая полы своего пальто, семенил, едва поспевая за ней Рихард, загнанно поглядывая на хмурое небо, тащилась старуха Бруна под руку с внуком Гараном. Сгорбившись под тяжестью цветов шла Герда. В самом конце процессии неспешно вышагивали землекопы, попеременно прикладываясь к горлышку бутылки, отчего гроб беспощадно трясло. Расстояние в тридцать метров они преодолели за треть часа, пробираясь через канавы, лужи и мокрые заросли.

Старое кладбище близ Шварцвальда хорошо спрятано – нужно постараться, если решил похоронить близких там. Ни подъездных путей, ни нормальной асфальтированной дороги – черт знает что.

Кладбище Шварцвальда – это просто нагромождение старых могильных плит. Место давно заброшено, и перестало пользоваться спросом уже с век назад. Нет, среди горожан есть те, кто решает, что можно сэкономить, и привозят трупы сюда. Не нужно платить ни властям, ни смотрителям, даже могилу можешь сам выкопать, если сил хватит. Делается это в двух случаях: или когда ты невероятно беден и жаден, или если ты невероятно богат и жаден. Третьего, как правило, не дано.

Между могильными плитами сохранилась петляющая тропинка, едва заметная в высокой траве. Она змеится между памятниками и ее легко потерять, если не знать, куда именно тебе нужно. В конце ее, по правую руку – глубокая черная яма, куда медленно стекает дождевая вода.

– Вот и могила. Прекрасное место. Прекрасный день. Прекрасная яма, – констатировала Верин, в конце концов, вытирая капли с лица, – Вот и добрались.

Нет, Верин не плакала. Не уверен, что эта стерва вообще может плакать. Дождь очень удобно маскирует любые чувства и эмоции, превращая их в траур. Заезженная фраза, но вовсе не лишенная актуальности. Правда, иногда от нее просто воротит. От фразы, а не от Верин. Но и от Верин, впрочем, тоже.

Гроб поставили в нескольких шагах от могилы. Серебряные струйки стекали с черных деревянной крышки, бежали ручейками по траве, разбивались блестками об острые грани серой могильной плиты в стороне, где была всего лишь одна короткая надпись: «Реймонд Мольт. Не любим. Не помним. Не простим». Немного ниже – дата рождения и дата смерти. Сегодняшний день. Красиво, эстетично, доходчиво. Большего и не требовалось.

– Вот и все, папочка, – проговорила Верин, презрительно глядя на меня, сверху вниз, – Как тебе твой новый дом? Нравится?

В ответ я пробурчал что-то неразборчивое. Довольно сложно говорить внятно, когда твой рот заклеен липкой лентой, а руки связаны за спиной так, что ты не можешь сорвать эту дрянь с лица.

– Молчи-молчи, – продолжила Верин, наблюдая за моими бесплотными попытками высвободиться, – Лучше вспомни-ка все то, что ты делал с нами за последние годы. Каким чудовищем ты был. Как портил жизнь мне, маме, своему брату и своим внукам. Ну, приходит на ум?

Я смотрю на них, не моргая, даже когда дождь попадает мне прямо в глаза. Все они здесь, справа налево. Верин, Гаран и Бруна, Герда и Рихард. Неблагодарные твари, которые не могут оценивать всего, что я для них сделал. Все, что делает верующий человек – он делает во славу Господа нашего. И каждому из моей гнилой семейки это прекрасно известно.