Макс протянул мне ноутбук, одновременно выхватив из моей руки пакет с порошком. Вскрыл его указательным пальцем и вытряхнул все содержимое на стол.

– Ты только глянь!

– Ну, вот: «…с любовью, мама». Прекрасно!

– Ты смотри, кому адресован мейл! Мне! Я с ней не разговаривал уже четыре года. Последний раз в день, когда из клиники вышел. Сразу дал знать: мама, папа, за всё спасибо, но с этого момента наши дороги расходятся. Я вас люблю и всё такое, но вся связь только через сестру. Про «СТУК», я уверен, эта сучка Алиса проболталась.

– Мне не насыпай.

Этот смешной бубнеж с утра мог бы поднять настроение, если бы не отходняк и массивная атака из колонок. Не стоило рвать задницу в попытке проникнуться искусством. Инвентаризация барахла, втирающая как бы новый взгляд на как бы старые утверждения.

Красное сухое полилось на стенки бокалов. Жжение в носовой перегородке бодрит похлеще ледяного душа. Если уже расчерчено, то после двухсот капель сдашься. Глупо укорять себя, пустая трата времени и прихода. В итоге не ускорился и не замедлился. Рано или поздно вопрос встанет ребром, но с известным результатом. Монолог бредового художника требует сил, и раз уж назвался другом, то и умей слушать.

– Ты же знаешь, что я лежал в клинике? Это всё из-за моих экспериментов… Родителям так нравится себя оправдывать.

Конечно, я знаю, сотню раз слышал от Алисы. За Максом интересно наблюдать. Кусает ногти, словно провинившийся ребенок. Паузы между предложениями на полсигареты. Постоянно меняющаяся интонация. В этом лице авангард переживал диссоциативное расстройство. Для радикала Макс слишком расплылся в культуре. В его словах ни слова правды. Пробыл месяц в санатории с нервным срывом, а по рассказу – так в Кащенко. Я давно заметил, что у Макса склонность строить из себя жертву. Не в реальности, конечно, она ему таких возможностей не преподносит, а в его интерпретациях. Хрен знает, где он взял эту историю. Но с утра лучше слушать вранье, чем нытье.

– Первый раз меня поймали в тринадцать. С моим одноклассником… Тот период времени, как слоеный пирог: начинает вырисовываться характер, увеличивается круг общения и интересов, мечты становятся приватными, повышенный интерес к сексу, твой мир расширяет границы! В основе сексуального становления лежит познание в первую очередь мальчика. У меня был друг, с которым я имел возможность познавать человеческое тело. Просто взаимный интерес. Всё происходило само собой. Это обычное любопытство. Девочки в таком возрасте дуры.

– Тебе не за что оправдываться, особенно передо мной, – я думал, если подыграть, то всё закончится быстро, без насилия для ушей, но Макса перло, и он не думал останавливаться.

– Я просто хочу рассказать. Давай ещё по бокалу… Ну, и до шестнадцати мать ловила меня с разными ребятами. В итоге не выдержала и проговорилась отцу. Он консерватор, добившийся всего сам, сына-педика у него по природе быть не может! Вот он и сдал меня в клинику. Хотя я не совсем гей, ты же знаешь… Год я провел в дурдоме: психиатры, группы, арт-терапия и прочая херня. Вышел, уехал к бабушке. Это, кстати, её квартира. После смерти бабули ко мне присоединилась Алиса, так и остались здесь. Как видишь, гнусь, но не ломаюсь под натиском обстоятельств.

– Это с какой стороны посмотреть.

Заврался в край. Мне наплевать. Пока я на волне, мудро пропускаю через уши. Это его дело, хочет такой правды, пусть будет так.

Макс отказался быть сыном Риты. По его словам, из-за глубокой обиды на несправедливые решения. При том, что он знал о ее переживаниях. Её сердце выламывает от волнения, когда речь заходит о сыне. По рассказам Алисы понятно, что Рита любящая мать, и сын неправ, когда отстраняется от неё. После развода ей пришлось трудно: одна живет в Риме, новости о сыне получает от дочери, да и ту видит два раза в год. Макс снял с себя бремя называться её сыном, но материнство – труд, вызывающий сильную зависимость.