Мы целую ночь просидели вместе, но не проронили ни слова. Он так и не сказал мне, почему попросил меня остаться. Мы просто сидели всю ночь вместе. Никто из нас не спал. Перед тем как уйти, я получил от него монетку в две анны[4]. Эта монета очень маленького достоинства. В те дни одна анна составляла одну восьмую рупии. Утром он попросил одного бизнесмена по имени Диншав отвезти меня обратно в город на своей машине.

Потом, когда я встретился с Пурушоттамом и его семьей, им всем было очень интересно, что же Нитьянанда сказал мне.

«Ничего, – ответил я на их расспросы. – Он не разговаривал со мной, а я с ним».

А когда я показал ему подаренную Нитьянандой монету, он тут же захотел купить ее у меня.

«Если я получу эту монету, мое дело начнет процветать, – сказал он. – Сколько ты хочешь за нее?»

Я не хотел с ней расстаться. У меня было чувство, что я получил прасад от великого святого, поэтому я хотел, чтобы она осталась у меня.

На этой стадии своей жизни Пападжи не мог оценить истинное состояние Нитьянанды, но, встретившись с ним вторично в 1950-х годах, Пападжи заявил, что он был просветленным. При случае он упоминал, что Нитьянанда принадлежал к группе эксцентричных индуистских садху, которых иногда называют «агхори». Под это понятие подходят духовные учителя, которые ведут себя странным и не принятым в обществе образом, а также люди, которые игнорируют принятые социальные нормы поведения. Вот что Пападжи рассказал на одном из своих сатсангов в Лакнау:

Нитьянанда был сиддхой пурушей (реализованным), и он был агхори. У агхори нет учений. Обычно они бродят по свету, не разговаривая, не принимая ванн. Иногда они обнажаются, а иногда носят старые разорванные мешки вместо одежды.

Когда я жил в Пенджабе, у нас в доме жил такой агхори. Многие образованные люди – адвокаты, учителя, бизнесмены – приходили к нему. Некоторые агхори даже прославились. Среди них был Ним Кароли Баба. Спустя много лет я увидел его прогуливающимся рядом с рекой Гомти. Он много времени провел в храме Ханумана, находящегося там. А другого агхори я встретил в 1950-х годах неподалеку от Кришнагири, когда ехал из Тируваннамалая в Бангалор.

Встреча Пападжи с агхори из Кришнагири описана в главе «Управляющий земельными работами». Это тот самый предводитель садху, который материализовывал монеты, чтобы платить за танцы.

Создается впечатление, что годы жизни Пападжи в Бомбее не были насыщены особыми событиями. Несколько раз я расспрашивал его, чем он занимался в 1930-е годы, но он так и не смог припомнить какие-либо памятные происшествия. Хотя Пападжи как-то рассказал мне, что он настолько глубоко изучил местную культуру, что легко смог выдать себя за гуджарати. В Бомбее были две основные этнические и лингвистические группы – маратхи (их лингвистическая область главным образом простирается на восток и юг города) и гуджарати (этническая группа, преимущественно располагающаяся в северном регионе). Однажды Пападжи остановился у домовладельца, который сдавал комнаты только представителям группы гуджарати. Пападжи настолько хорошо владел языком, что ему не составило большого труда убедить его в том, что он был гуджарати. Но как-то, несколько месяцев спустя, к Пападжи неожиданно приехала жена, Видьявати. Языка она не знала, и одежда не соответствовала традиционному одеянию гуджарати, но к тому времени у хозяина дома и Пападжи установились такие хорошие взаимоотношения, что он не лишил их жилья.

Иногда в голосе Пападжи звучит нотка ностальгии, когда он рассказывает о своих поездках к родственникам в Лаялпур на поезде, который курсировал между Бомбеем и Пешаваром.