– Немцы быстро идут! Их самолёты свободно над Вязьмой летают и днём, и ночью. Никто огнём их не встречает – куда – то подевались сталинские соколы. Слышишь, звук самолёта? – немец над нами летит.

– Как ты узнал?

– Прислушайся! Наши самолёты гудят с натугой, надрываясь. А этот, как собака повизгивает.

– И правда, как щенок плачет, – согласилась Поля и глазами показала Ивану:

– Смотри, Дуся в нашу сторону направляется. Спрошу у неё. Если она поедет, я тоже соглашусь.

– Дуся, ты собираешься уезжать?

– Да куда, я Поля, поеду? Сама подумай, на кого сад оставлю. Разграбят, поломают деревья. Мы в него столько сил вложили. А ты, никак, думаешь уезжать? Оставайся, веселее в соседской компании будет! Тоня и Фекла остаются!

– Я подумаю.

– Думай, думай!

– Дусь, твой милиционер, его в армию не взяли? – не сдержалась, хотя и давала себе слово на подобную тему не разговаривать, проявила бабье любопытство Поля.

– Нет, болезнь у него, – ответила Дуся, блудливо отведя глазки в сторону.

– Ну да, ну да, болезнь! То – то я его частенько пьяным вижу… Не боишься оставаться с ним в городе?

– Э, Поля, все под богом ходим! – сослалась на бога коммунист Дуся, сделав вид, что слово «пьяным» не слышала.

– Что на роду суждено… Убьют, так убьют!

– Он же коммунист! И ты тоже… Увидев гневный взгляд Дуси, Поля осеклась.

«Дёрнуло же меня за язык», – испугалась – накличет Дуся беду. Не один раз грозилась донести на Ивана за его антисоветские пьяные высказывания.

Дуся резко повернулась и с гордо выпрямленной спиной продолжила путь в сторону станции.

– Что, струсила? – посмотрев на бледное лицо Поли, с ухмылкой поинтересовался Иван. – При таком бардаке, как сейчас, ей вскоре будет не до нас, самой бы остаться живу. И переключился на другую тему.

Немцев не видать на горизонте, а руководство города уже ходит как пыльным мешком пришибленное. Никто ничего не делает для полноценной обороны. Куда – то подевалась та, которая от «Москвы до Британских морей» всех сильней. Ни одного военного в городе не увидишь. Сбежали, что ли? В Гармонове пустые казармы стоят, радио молчит, нужных…

Немного помялся, вздохнув, пожаловался: после работы боюсь без топора ходить. Городская шпана, почувствовав безвластие, распоясалась, пристают.

Шумно высморкавшись, оглянулся, не увидел посторонних и, понизив голос до шёпота, чуть слышно произнес:

– Среди деповских ходят разговоры, что немцы Минск и Оршу прошли играючи. Пленных взяли – миллионы…

Под Смоленском разгромили «куммунистов».

От Смоленска до Вязьмы больших городов нет, Красной Армии не за что зацепиться кроме Рославля и Ярцево. Слышал, вроде там заслоны ставят, но городки небольшие, не преграда. Обойдут их, и покатится к нам лавина, задавит…

Наступая, в первую очередь бомбят железнодорожные узлы. На станции скопилось огромное количество эшелонов. Точно станут бомбить. Заодно достанется станции и депо. И вблизи станции разнесут всё в пух и прах, и спасибо не скажут. Наш дом от железной дороги отделяют ледник да колючая проволока – не защита. Дом сохранится, если Вязьму отдадут без боя.

Пелагея сделала ещё одну попытку надавить на Ивана и уговорить оставить её с детьми в городе, потому привела довод, посчитав его убедительным.

– Дуся не боится оставаться в городе, да еще с мужем – милиционером. Заложит кто, немцы их не пощадят. Они все равно рискуют, на что – то надеются! Я тоже остаюсь!

Для усиления эффекта сказанному добавила аргумент:

– Начальник депо тебя уважает. Сходи к нему, попроси посодействовать, зря, что ли ты бесплатно ему мебель делал? Бронь к тому же… Будем горе мыкать вместе.