В угрозыске работает старший лейтенант милиции Вадеев, пока не отмеченный боевыми наградами за задержание преступников, но это поправимо – какие у него годы?

Всё рядышком. Ради чего Полине уезжать от полюбившегося места, бросать трудом и горбом нажитое? Надеется на кривую стезю, которая в народе называется: «авось пронесет». Поля верит в «авось» не с кондачка – немцы физически не смогут дойти до Вязьмы – не хватит сил ни людям, ни технике, чтобы завоевать огромное пространство, растянувшееся на тысячи километров. Не допустят наши. Где тот пограничный Брест и где Вязьма?

Поля повернулась на гудок паровоза очередного, проходящего товарного состава. Удивлённо спросила мужа:

– Неужели продолжают отправлять в Германию «наше» зерно? Гляжу, эшелоны не только с солдатами направляются на запад, но вроде и хлебные? Война не мешает зерно вывозить из страны?

– В конце июня, мужики говорили, да и сам я видел, шли, – сплюнул Ваня. – И в Гжатске составы стояли, ожидая отправки. Выполняют договор с Германией по поставке зерна. Сейчас не знаю, не интересовался, некогда даже в окно взглянуть, целыми днями занимаюсь ремонтом разбитых вагонов, некогда передохнуть.

И деповские партийные политинформаторы, которые раньше надоедали своим присутствием, куда – то запропастились, некому разъяснить политику текущего момента…

Заговорив о зерне, Поля вспомнила, что муж обещал на обратном пути с работы купить хлеба про запас, поскольку его осталось совсем мало.

– Ты принёс мне то, о чём я просила? Хлеб из продажи пропал, чем девок кормить?

– В сумке посмотри; две буханки купил, больше не дали. Возьмёшь с собой в деревню…

– Хотелось бы надеяться, что…

– Хватит, Поля, не заводи «шарманку». Немцы не придут – вернешься! Сама говоришь: бережёного бог бережёт! Тебе сейчас вдвойне следует беречься – с большим животом ходишь. В деревне по – любому жизнь спокойнее, родишь без…

– У меня, Ваня, нехорошее предчувствие: уеду, больше не увижу нашего дома, – вытерла глаза грязным платком и скомкала его в руке.

– Не разводи мокроту, твою мать! – выругался Иван, с трудом сдержавшись, чтобы самому не заблажить. Сдержался, потому что увидел старшего лейтенанта, идущего на обед. Иван соседу не доверяет, ожидает от него неприятностей, сделанных исподтишка. Не потому что мужик плохой – пьющие мужики плохими не бывают, а по долгу службы в милиции. От милиционера, да ещё коммуниста, даже пьющего – жди беды, хотя здоровается, сволочь, вежливо.

– Привет, Иван! Стоишь?

– Стою. Привет, Семён! Трудное у тебя сейчас время, достаётся, наверно?

– Достаётся, не без этого, – ответил Семён на ходу, торопясь домой.

Поля одёрнула мужа: – Не трепли языком, и не ругайся, дочки слышат. А слёзы свои я давно выплакала. Лучше ответь, почему в России не дают людям жить, а? Ну, почему? Чем мы бога прогневали?

Родилась в год, когда Россия только – только стала отходить от разгрома на Дальнем Востоке. Мать рассказывала, что домашние долго не могли забыть деда, погибшего на войне. Его фотография в военной форме хорунжего долго висела в рамке на стене. Сняли, когда бабушка умерла.

Закончила второй класс церковно – приходской школы – началась австро – венгерская война. Или германская? Теперь её вроде называют Первой мировой? Ну, да ладно, не важно, как ее звали! Главное другое, деревенские бездельники, которых раньше «миром» поддерживали, вернулись с фронта обвешанные оружием – революция. Ура, ура, свобода! Что первым делом сотворили? Отобрали у своих же сельчан скот и лошадей. Вместе с лошадьми утащили сеялки и веялки, бороны и плуги.