– Ночная ваза? – не поверил своим ушам Филипп.

– Ну, конечно! Не хотите же вы во двор бегать! Приводите себя в порядок и приходите в столовую. Минут через пятнадцать я накрою на стол. Любите луковый суп?

– Люблю, – кивнул Филипп.

– Ну, вот и хорошо! – обрадовалась она.

Минут через двадцать, умывшись из тазика и причесавшись, постояв в задумчивости перед ночной вазой, Филипп спустился в столовую. Шторы были раздвинуты, и она приобрела более уютный вид, чем когда он увидел её первый раз. Стены были обиты синими шёлковыми обоями, правда, уже заметно полинялыми и местами со следами потёков. Потолок из тёмного дерева был разделён на квадраты большими поперечными балками, украшенными резьбой.

В столовой уже сидел на диване месье Бернар. При виде банковского служащего он встал.

– Прошу вас, месье… – Он показал на накрытый скатертью стол, на дальнем от трона краю которого было поставлено три прибора и большая серебряная супница посередине.

Место Филиппа располагалось таким образом, что окна оказывались за спиной, а на стене перед глазами висели портреты. На одном, который посередине, была изображена совсем юная девушка, с прямым носом, тонкими губами и сложной причёской на голове, в изящно изогнутой руке она держала красную розу. Слева от неё был портрет дамы лет двадцати-тридцати – точнее не скажешь. А справа – небрежно облокотившегося рукой о спинку трона, очень похожего на тот, который сейчас стоял в столовой, властного старика в горностаевой накидке и короне. Все изображённые персоны вид имели неестественный, отдалённо напоминающий живых людей, что, впрочем, характерно для древней живописи. «Кажется, век семнадцатый», – подумал Филипп. Он с любопытством посмотрел на трон во главе стола, а потом с опаской перевёл взгляд на стул, памятуя об облаке пыли.

– Смело садитесь, я протёр, – угадал его мысли хозяин дома.

Вошла Изабель. Она переоделась, теперь на ней вместо бесформенного балахона и чепчика, в которых она появилась первый раз, было тёмно-синее платье из бархата. «Такие вышли из моды лет пятьдесят тому назад», – подумал Филипп. В руках она несла поднос с графином вина.

– Вы проголодались с дороги! Я вас сейчас накормлю! – заворковала она. – Накормить путника – главнейшее из обязанностей хозяев. Так учит нас мудрость…

– Я действительно голоден, – сообщил Филипп, расправляя на коленях салфетку.

– Сейчас так принято? – поинтересовалась мадам Изабель, взглядом указывая на салфетку. – Вот раньше салфетку заправляли за воротник…

– Ну что ты ворчишь? – встрял в разговор Бернар. – Жизнь меняется, а с ней меняются традиции. Вспомни, как ты удивлялась, когда первый раз услышала о том, что теперь не зазорно сидеть за одним столом людям знатным и простолюдинам.

Изабель покраснела.

– Да ну! Когда это было!.. А вспомни себя, когда ты впервые услышал о паровозе!

Месье Бернар улыбнулся.

– Простите… – Филипп счёл возможным вмешаться в этот странный разговор. – Вы, наверное, давно ведёте затворнический образ жизни, но железную дорогу мимо вашего городка пустили ещё в начале века, надо думать… И у нас даже правительство почти полностью состоит из, как вы выражаетесь, простолюдинов. Титулы потеряли своё значение, теперь важным является не факт рождения, а навыки, знания.

– М-да? – недоверчиво протянул Бернар, перестав улыбаться. – Возможно, возможно. Однако в вашем имени есть приставка де, и вы от неё, как я понимаю, не отказываетесь.

– Совершенно верно. Однако это дань традиции, не более.

– Какие времена настали… Не приведи Господь… – пробормотала Изабель, опустив взгляд.

Некоторое время Филипп и Бернар ели молча. Мадам Изабель сидела с пустыми приборами и с готовностью разливала в бокалы вино, подливала в тарелки добавки.