Отыскать нужную могилку оказалось задачей не из простых. Все очень изменилось за те тринадцать лет, что я здесь не появлялся. Да и был здесь всего один раз, на следующий день после похорон, когда еще не было ни надгробия, ни ограды, а просто темный холмик земли, выложенный цветами, и несколько прислоненных к временному деревянному кресту траурными венками. Но я справился и, спустя двадцать минут блужданий среди могил и деревьев нашел ту, которую искал.

Сейчас здесь все было иначе. Кованая ограда с калиткой, мраморное надгробие с фотографией Вероники в овале, вокруг могилки постриженная травка, а в уголке стройный кипарис в человеческий рост и маленький столик с лавочкой. Видимо, за могилкой постоянно ухаживали, чего нельзя было сказать о соседних, заросших сорняками и колючей ежевикой.

Я вошел и сел.

Посмотрел на ее улыбающееся личико, которого не видел уже много лет и вдруг почувствовал угрызение совести оттого, что не удосужился даже купить цветов. Проглотил подкативший к горлу горький ком и неожиданно почувствовал, как на глазах навернулись слезы. А я вроде никогда не был таким сентиментальным. Даже тринадцать лет назад, стоя на этом самом месте, я не плакал. Просто стоял с чугунной головой и смотрел, а тут вдруг что-то нахлынуло и слезы покатились из глаз сами собой. Я стал их поспешно вытирать, потому что не хотел, чтобы меня видели плачущим, и даже отчаянно зажмурил глаза, чтобы их остановить, но бесполезно. Впрочем, кроме меня, вряд ли кто-то стал бы шататься в темноте по кладбищу. Поэтому я оставил свои жалкие попытки сохранить образ брутального мужчины и дал волю эмоциям.

Спустя пару минут меня уже отпустило. Глаза высохли, а в груди образовалась какая-то пустота, словно меня насквозь прошиб снаряд.

Если честно, то по пути на кладбище я представлял себе, как буду стоять и разговаривать с Вероникой. В голове крутилось столько всяких мыслей, столько слов, из которых я выстраивал свою речь. Но сейчас в голове было пусто. Возможно, от осознания того, что разговаривать с холодным камнем надгробия бесполезно. Тем более просить за что-то прощение. Все нужные слова необходимо говорить вовремя. Живым людям. В глаза. А не спустя тринадцать лет, обращаясь в пустоту.

Поэтому я сидел и молчал.

И в этом безмолвии, нарушаемом только шелестом листвы деревьев, медленно нахлынули тоскливые воспоминания о том, как когда-то очень давно мы с Вероникой были по-детски счастливы.

Это были странные и удивительные отношения, точку отсчета которым я до сих пор так и не мог определить. Наверное, с самой первой встречи, когда я пришел в новую школу и новый класс. Как-то все само собой получилось. Болтали на переменах, гуляли после школы, иногда вечером ходили в кино, постоянно слыша, как нас называли женихом и невестой. И так продолжалось несколько лет подряд, без какого-либо намека на то, что принято называть сексуальным влечением. А потом наивная детская дружба трансформировалась в необъяснимую привязанность друг к другу. И даже короткое расставание на день или два становилось хуже самой невыносимой пытки. И вот, однажды, это было весной, когда мы заканчивали десятый класс, я, как обычно, провожал Веронику домой и уже на подходе к дому, мы вдруг замедлили шаг.

– Знаешь, мне вчера отец задал вопрос… – сказала она, не поворачивая головы.

– Какой? – спросил я.

– Нас с тобой часто видят вместе. Мы гуляем, много времени проводим друг с другом… Впрочем, мы ведь этого и не скрываем. Сам знаешь, поселок маленький – скрывать что-либо все равно, что шило в мешке пытаться утаить. В общем, до него на работе дошли слухи, что о нас сплетничают разное… Вот он и спросил, что у нас с тобой за отношения?