Мама с сомнением покачала головой:

– Я знаю, ты не желаешь это слышать, Синди, но меня тревожит мысль, не прикрывает ли Деб Шефер кого-то еще. Ну, сама посуди, зачем Карли убегать, если она знала, что вы с Джошем ее защитите?

– Но дочка никогда не рассказывала о том, что происходило в школе. Возможно, чувствовала, что мы вечно заняты.

Миссис Коэн больше не плакала. Ее голос звучал тихо и как-то странно, словно она была в глубоком шоке. Я скосила глаза на Арнольда. Медленно кивнув, он дал мне понять, что настало время рассказать то, о чем я не хотела говорить, но понимала, что выбора у меня нет.

– Карли призналась мне, что она кое в кого влюблена.

– Что? – прошептала миссис Коэн, вскочив на ноги.

Я повторила то, что только что сказала.

– Как его зовут? – вступила в разговор моя мама. – Где он живет, почему ты сразу ничего не сказала ни нам, ни полиции?

– Она живет в Нью-Йорке. Ее имени и адреса я не знаю. И само то, что это она… А еще я поклялась Карли, что сохраню эту тайну…

Я смолкла, испуганная яростным блеском маминых глаз. И тут вступил мой парень, мой защитник:

– В делах о пропавших без вести принято выжидать двадцать четыре часа. За это время человек может объявиться, вернуться домой. Это я посоветовал Элис ничего не говорить, пока не пройдут эти двадцать четыре часа. Что она и сделала.

– И почему ты ей такое посоветовал? – рявкнула мама.

Но я не могла допустить, чтобы мама нападала на Арнольда.

– Потому что это секрет, – рявкнула я не хуже ее. – Секрет, который мне доверила Карли. А я умею хранить секреты.

Ее звали Гретхен Форд, ей было под тридцать. Она отвечала за проверку достоверности информации в журнале «Таймс». Родом из Индианы, в Нью-Йорк она приехала, поступив в колледж при Нью-Йоркском университете, да так и осталась. Все эти детали я почерпнула из заметки в «Нью-Йорк таймс», вышедшей спустя два дня после того, как я во всем призналась миссис Коэн в присутствии своей матери. Конечно, миссис Коэн немедленно позвонила в полицию, а уже через час явился детектив Стебингер. Он, пообщавшись со мной, записал те крохи информации, которой я смогла поделиться. Заодно он велел моей маме, чтобы та перестала вести себя так, будто меня поймали на шпионаже в пользу Советского Союза.

– Вашу дочь попросили сохранять конфиденциальность, – сказал ей детектив. – Да, конечно, эти сведения могли быть полезными еще утром. Но она все равно не знает ни имени, ни адреса этой женщины…

– Ты все равно должна была рассказать, – зашипела на меня мама.

– Зачем ты так резко, Бренда? – упрекнула ее миссис Коэн. – Я согласна с детективом. Элис правильно поступила, не выдав тайну Карли. И правильно сделала, рассказав нам сейчас.

Детектив Стебингер повернулся к миссис Коэн:

– Скажите, а вы как-то догадывались о…

Он не закончил фразу, таким образом избавив себя от необходимости произносить вслух слово, которое в начале семидесятых трудно было выговорить любому.

Однако миссис Коэн не стала уходить от ответа:

– Да, я чувствовала, что у моей дочери лесбийские наклонности. Обсуждала ли я это с ней? В общем, нет… я признаю, что в глубине души не хотела ничего знать. Потом она стала почти все субботы и воскресенья проводить в городе. Мне говорила, что гуляет там с друзьями, и я предпочла принять это на веру. Хотя вопросов у меня было много… – Она опустила голову, охваченная волной горя. – Если бы я только не боялась посмотреть правде в глаза… если бы только сказала дочери: нам неважно, кто ты и какая ты.

Арнольд, желая успокоить миссис Коэн, положил руку ей на плечо:

– Карли всегда нам говорила, что мама у нее просто чудесная.