Иванов подумал, что если жена увидит в постели желтый круг, то поймет, что супруг окончательно сошёл с ума. Тем более, что это, наверняка, будет не круг, а огромная окружность, целое озеро.

«А вот и не встану! – думал с каким-то злым упрямством Иванов. – Пусть думают, что я впал в детство, и сдадут меня в Тишкинку». Тишкинкой бабушка в детстве называла сумасшедший дом. Почему именно Тишкинкой, Иванов не знал. Наверное, было место такое, может посёлок или городок, где находилось сие скорбное заведение. Бабушки давно не было на свете, и теперь уже спросить об этом было не у кого.

«Вот буду лежать в Тишкинке вместе с другими помешанными и притворяться дураком», – решил Иванов. Зато не надо будет вставать на работу, решать кучу неотложных вопросов и дел, которые без Иванова стояли, как неразгруженный состав на запасном пути. Там не будут доставать жена и дети, которые всё время теребили уставшего до одури Иванова. Всем им что-то было от него надо. Жене – новую шубу или деньги на курорт, сыну – мотоцикл, маленькой дочке – куклу и покачать на ноге, как на лошадке. Не надо будет ехать на дачу, где жена заставляла сажать картошку. Иванов совершенно не понимал этого дурацкого занятия. Зачем весной нужно было вскапывать пять грядок, бросать туда чуть съёжившиеся семенные клубни, чтобы потом, в конце лета выкопать бедную картошку в таком же количестве и качестве, как забросил три месяца назад?

«Зато своя, без нитратов», – гордо говорила жена. И уже не помнила, как все летние месяца ругала сорняки и колорадских жуков и корячилась на этих пяти грядках, не разгибая спины.

Каждую весну Иванов с надеждой спрашивал: «Может ну её, а? Купим на рынке, всё равно ведь много не соберём, будем докупать». Но, видимо жене нравилась эта глупая, никчёмная игра «Спрячь картошку, отыщи картошку». Может так она чувствовала, что делает какое-то нужное, полезное дело на благо семьи. И значимость этого дела придавало ей уверенности в себе, возвышая её в собственных глазах, как хорошую хозяйку, заботливую жену и маму, удачливого садовода-огородника.

Иванов смирялся и махал рукой на такую причуду жены. Причудой, не иначе мог назвать этот процесс Иванов, так как денег он приносил в дом достаточно, чтобы купить целую плантацию картошки и других огородных культур.

Иванов мечтал посадить на месте картофельных грядок берёзки. Берёзки он любил, они напоминали ему детство, бабушку, походы за грибами и ягодами. Жена говорила, что Иванов ненормальный. Березок было полно в лесу, который раскинулся у них в полукилометре от забора. Иди и любуйся, сколько влезет. Какой прок от березок, кору-то ведь жевать не будешь. А вот свою картошечку – с превеликим удовольствием, с маслицем и укропчиком за обе щеки умнёшь.

Иванов загрустил. Понял, что опять в этом году жена будет сажать картошку с ослиным упрямством. Что на работе опять его засосёт водоворот нерешённых вопросов и дел, дети будут хотеть от него чего-нибудь, в зависимости от сезона и своих фантазий. Ещё он понял, что не готов написать в постель, а значит в Тишкинку он не попадёт, и значит надо вставать и начинать новый день с чистого листа. Может сегодня что-то произойдёт, и Иванов начнёт этот лист с совершенно новой повести.

Я лежала на пляже и думала, что жизнь как-то проходит мимо меня. Вот лежу я, вокруг пальмы, море песок, ходят красивые и не очень девушки в купальниках, бегают дети и переваливаются пузатые мужики в шортах. Иногда проходят молодые ребята с белозубыми улыбками, с переполненными энергией телами. Всё это движется вокруг меня как в калейдоскопе, море шумит, разбиваясь о камни. И всё это плавно обтекает меня, не вовлекая в свой круговорот. Только ветерок с моря ласкает мою кожу, нагретую солнцем.